Св. первомученицы Феклы равноапостольной

Из жизнеописания св. Феклы, составленного в V веке церковным писателем епископом Селевкийским Василием на основании прежних жизнеописаний ее, известно, что «когда Господь вознесся на небеса и явилось и одождило землю великое и бесчисленное множество мучеников, то является в это время и Фекла, только не после многих мучеников или многих мучениц, но второй непосредственно после апостолов и мученика Стефана, и занимает первое место между подвизавшимися за Христа и для Христа женщинами».

Началом обращения Феклы к вере Христовой было нечаянное знакомство ее с апостолом Павлом в то время, когда он обходил различные страны для проповедания о Христе, и между прочим, пришел в Иконию, где жила богатая вдова, язычница Феоклия, с дочерью своей, девятнадцатилетней Феклой. Здесь, когда Павел находился в доме Онисифора, благочестивого последователя учения Апостолов (о котором во II послании своем к Тимофею (2 Тим. 1:16) апостол воспоминает: «да даст Господь милость дому Онисифора за то, что он многократно покоил меня и не стыдился уз моих…»), и когда он предлагал открыто новое учение, то случилось так, что между слушателями Павла оказалась и одна молодая девица, по имени Фекла, которая, сидя у окна в своем доме, бывшего рядом с окном в доме Онисифора, неожиданно услышала божественную проповедь Павла и пленилась ей так, что с тех пор вся преобразилась душой и неудержимо последовала по новому пути, открывшемуся ей внезапно в поучениях апостола о Христе.

Да, чем более вслушивалась Фекла во вдохновенные слова апостола и «ловила их», стоя у своего окна и не видя говорившего – «быстрее всех, присутствовавших при нем», тем более стремилась она к большему и большему уяснению понятий, озаривших душу ее… И не могла она оторваться от окна, через которое слух доносил до нее чудные речи, открывавшие перед ней совершенно новый, божественный мир, охвативший теперь всю ее душу… И куда девалась прелесть прежнего мира, земного? Как вдруг чужда ей стала хотя и блистательная, но языческая обстановка ее родного дома. Как отчудилась вдруг молодая девушка даже от жениха своего – знатного и богатейшего в городе язычника Фамира, с которым уже обручена была своей матерью.

Не ведавшая Христа, разделявшая все языческие заблуждения, мать Феклы поражена была переменой, произошедшей в ее дочери. Окончательно ужаснулась она, когда узнала, что так неудержимо приковывает дочь ее к заветному окну… Самым оскорбительным образом стала она объяснять внимание дочери к словам чужеземца и поспешила сообщить избранному ею для дочери жениху все свои опасения относительно Феклы.

– «Слова мои, Фамир, – обратилась к нему Феоклия, – предупреждаются стыдом и слезами… я еще не изъясняюсь, однако стыжусь, не снося оскорбления от того, что хочу высказать тебе против дочери своей. Выслушай, однако меня, хотя я и против желания говорю о случившемся приключении. Фекла, невеста твоя, на которую мы так полагались и надеялись, обманула нас; она презирает меня, мать свою, презирает и тебя, жениха своего, а того, что касается дома родного, решительно не хочет знать; она любит одного чужестранца, обманщика, обольстителя и бездельника, поселившегося в соседнем доме и на погибель дома нашего, чтобы пленить Феклу и увести ее с собой… Итак, поспеши, предупреди, Фамир, исторгни из рук другого ту, которая любит его, как глаз свой, и возврати ее опять нам, и охрани, для своего и нашего рода, древнее благополучие, чтобы не сделались мы предметом постыдных рассуждений и не подали людям повода говорить о нас весьма худо. Но говори с ней нежно и ласково и смягчи упорную и жестокую страсть ее, как елеем каким, лаской, так как над своенравием и упорством нельзя одержать верх силой: они скорее смягчаются уговариванием и кроткими словами… Иди, говорю, к ней – с вежливостью и ласковостью: может быть, ты склонишь ее на свою сторону и возвратишь ее к прежней свободе, к прежнему образу жизни и к стыдливости и скромности, приличным отроковицам и девицам…»

Но напрасно встревоженный словами матери своей невесты Фамир вместе с ней старался убедить Феклу отвратить свое внимание от недостойного пришельца, не слушать слов его… Фекла не отходила от окна своего, с напряженным вниманием вслушивалась только в слова Павла и всей душой погружалась в мысли об едином Боге-Христе…

В смущении своем Фамир был окончательно убежден против Павла, когда случайно встретился однажды с двумя сопутниками Павла – Димасом и Ермогеном, которые хотя и сопутствовали святому апостолу, но были тайными завистниками и недоброжелателями его, и теперь, воспользовавшись случаем повредить ему в глаза нового ненавистника его – могущественного человека, они так отвечали ему на его вопросы о Павле: – «выслушай от нас, о чем спрашиваешь, и притом – правду. Откуда этот чужестранец, и кто он, мы хорошенько не знаем; но что он – обманщик и что он, бродя туда и сюда, вопреки общему порядку жизни и благочинию, все извращает, об этом мы знаем и притом – наилучшим образом, потому что об этом он сам часто говаривал нам… Вся забота его состоит в том, чтобы истребить, изгладить и всеми силами уничтожить путь к распространению потомства через брак, указанный роду человеческому самой природой. Он новым и странным учением усиливается расстроить всю природу человеческую, узаконяет безбрачие, рассуждает о девстве, употребляя выражения новые и теперь впервые им высказанные. Он старается также впервые проповедывать и ввести какое-то воскресение тел, давно сраженных смертью и обратившихся в прах, – дело новое и никем еще не слыханное до сих пор, потому что истинное и точное воскресение хранится в самой природе человеческой и совершается каждодневно: оно состоит в преемстве рождающихся от нас детей, уподобляющемся семенам, которые поспевают, которые вырастают и которые обновляются во всем и некоторым образом воскресают, так то умершие некогда снова представляются нам в людях живых и существующих».

Выслушав слова Димаса и Ермогена, почерпнув из них орудие мести своему мнимому врагу, затаив однакоже в настоящую минуту враждебные свои намерения относительно Павла, Фамир благосклонно пригласил в свой дом клеветников апостола, предложил им роскошное угощение, чтобы расположить их еще более послужить ему для его дальнейших целей… Между тем, едва рассвело на следующий день, он вышел из дома и, забрав с собой нескольких праздношатающихся по улицам простолюдинов, готовых на всякую дерзость, напал с ними на Павла.

– «Бить, предать суду обманщика, выдумщика новых и противных природе законов!» – кричала разъяренная и ежеминутно увеличивавшаяся толпа, устремившаяся с насилиями и оскорблениями против проповедника христианских истин, предоставленных народу в искаженном виде ненавистником Павла.

Возбудив народ, Фамир, с помощью его, схватил апостола и привел его на суд.

– «Судья! – заговорил он, встав на возвышении, – я приписываю благосклонности богов и почитаю знаком твоей счастливой судьбы, что этот злодей и беззаконник, до сих пор находящийся здесь на вред всему городу, открыть наконец, и подлежит осуждению по законам. Твое дело теперь и дело справедливости – помочь устроившемуся уже царству, оградить законы, позаботиться и вообще о благосостоянии рода человеческого, которому угрожает опасность погибнуть… Каким образом? Я это тебе вкратце объясню. Кто этот человек, стоящий теперь перед твоим судом, и откуда он пришел сюда, я не умею сказать, потому что он – чужестранец и никому из нас не известен.

Прикидываясь добросовестным и прикрываясь благочестием, как ты и сам можешь это теперь заметить, он предлагает новое и странное учение, пагубное для рода человеческого, именно – порицает брак, который всякий справедливо может называть началом, корнем и источником природы нашей, от которого произошли отцы, матери, дети, семейства, города, поля и села, который дал начало мореплаванию, земледелию и всем многоразличным искусствам, которому обязаны бытием своим царство, государство, законы, власти, судилища, войска, начальства военные, через который явились философия, риторика и весь рой свободных наук; от которого, наконец, что всего лучше, существуют храмы, капища, жертвы, обряды, таинства, обеты и молитвы… И это-то самое, о чем говорю я, т.е. брак, она порицает, хулит и всех убеждает ненавидеть, а какое-то девство, о котором я не умею сказать, в чем состоит оно, выхваляет… Кроме того, я узнал от некоторых, что он хвалить безбрачие и представляет чудным делом то, чтобы люди не сходились и не вступали в брак, но с любовью принимали на себя бездетство и уединенную жизнь. Что же иное значит это, как не назначать уничтожение всего вдруг – и семейств, и народов, и городов, и полей, и искусств, и работ, а короче сказать – обрекать землю на то, чтобы она была пустой и необитаемой? Ибо если и в этом убедятся все люди, то род человеческий в скором времени прекратится… Я пересказал вкратце, что говорил и на что покусился этот человек. Остается, судья, чтобы ты по обязанности свое наказал его…»

– «Прекрасно, сильно и мудро высказался ты, Фамир, против Павла, – сказали ему стоявшие невдалеке от него Димас и Ермоген, – но ты пропустил прибавить к сказанному одно и притом весьма важное обстоятельство, именно то, что он – христианин; обстоятельство это весьма противно законам и скорее может привлечь на него наказание и погубить его…» Фамир не замедлил воспользоваться этим новым орудием, чтобы усилить значение своих показаний. Тогда судья стал лично допрашивать обвиняемого христианина.

– «Наилучший из мужей, проконсул! – отвечал ему Павел, – не я – виновник или изобретатель учения, за которое обвиняют меня теперь эти лица. Истинный виновник, учитель и законоположник его есть Бог, Который, по милосердию Своему к роду человечекому и сожалея о погибельной слепоте его, послал ныне многих, и меня между ними, проповедывать об Его человеколюбии ко всем нам, чтобы мы искоренили и истребили болезнь, издавна распространившуюся между нами от неведения, обольщения и обмана, и огласили, выставили на вид и показали людям столь долгое время таившееся зло идолослужения, разумею – обряды, таинства, приношение в жертву животных и заклание для того же людей, – которые при посредстве различных басней и благовиднейших учений вошли в общее употребление и наполнили землю всяким беззаконием и всякой мерзостью. Всего этого нельзя ни высказать, ни перечислить, и все это – совершенно гнусно и отвратительно. От этих басней или вымыслов произошло неведение истинного Бога, Правителя и Создателя всего. По причине этого-то и всех прочих зол нечестия, Бог, сожалея о природе человеческой, которую Он сотворил, назначил нас, апостолов, чтобы мы, по власти единородного Сына Его, прошли и обошли всю землю и очистили ее от всех зол, о которых я сказал, и о которых умолчал, и вместо них ввели веру истинную, боговедение, благочестие, которые наиболее всего изображает и напечатлевает Отец и Сын и Дух Святой, Святая достопоклоняемая Троица, Божество несозданное и единосущное, вечное, неизменное нераздельное, неописуемое, вневременное, непостижимое, от Которого все зависит, Которого все желает, от Которого ничто не отделено. Затем повелено нам проповедывать и о пришествии Сына Божия, Бога Слова к человекам по плоти. Ибо Он, будучи от Бога и Богом и всегда существуя со Отцом, явился и во плоти, родившись по общему человеческой природе закону, но от Девы не знающей мужа жены, чтобы Самому спасти собственное создание – человека, и освободить нас от всегдашнего насилия духов злых и, кроме того, научить обузданию страстей, предложить совет относительно непорочности, девства и священного воздержания, и желающим и слушающимся слова Божия внушить идти к Богу путем добродетели и воздержания, а не желающих и не слушающихся – не принуждать, так как насилие или страх никогда не могут быть руководителями к добродетели, потому что добро есть дело произволения, а не необходимости. И брак, – продолжал апостол, – дарован и предложен Богом, Творцом всего, как врачество и пособие для всего рода человеческого, и как источник, и поток, и непрерывное продолжение всего рода нашего – для сохранения, сбережения и продолжения жизни человеческой – с той целью, чтобы посредством него одни заступали место других и снова восстановляли часто гибнующую природу – до тех пор, пока наступит время кончины мира и воскресения и преобразования образа мира сего, вместо которого последует лучшее и божественнейшее состояние, ибо смертное это должно облечься в бессмертие и тленное это – в нетление, и все мы, созданные Богом, должны возвратиться в прежнее отечество, находящееся на небе…

Вот что проповедую я, вот чему я учу, – заключил Павел, – для этого-то и хожу по всей земле, для этого-то теперь и пришел сюда; за это-то меня и осуждает и гонит всякий, кто хочет и может, – но я за истину готов на всякие испытания и на всякие опасности…»

Не найдя в словах подсудимого ничего оправдывающего возмутительные показания Фамира, проконсул, посмеявшись только в душе над необычными и новыми для него понятиями, изложенными Павлом, тем не менее – чтобы успокоить общее возбуждение против Павла, велел заключить его в темницу до окончательного обсуждения и приговора по его делу.

Между тем Фекла, со вниманием следившая за всем происходившим, узнав, что Павел отведен в темницу, неустрашимо вознамерилась присоединиться к нему, чтобы продолжать слушать его учение. Покинув свой дом и подкупив захваченными ей с собой драгоценными своими вещами тюремного сторожа, она беспрепятственного вошла в темницу, к изумлению и страху всех бывших там узников. Сам Павел пришел в ужас от ее смелого поступка, но не оттолкнул ее, не отверг надежды ее, возложенной на Христа, и, приблизив к себе, стал беседовать о божественных предметах, которых так жаждала привлеченная к Богу речами апостола молодая девушка. Провидев духом в ней будущую подвижницу, Павел с любовью и пламенным усердием просвещал, наставлял ее и приготовлял к борьбе за воспринятую от него божественную истину. И забыв все мир у ног своего учителя, Фекла ненасытно слушала его учение и складывала «благие вести» в сердце своем…

Между тем, когда в доме Фекла узнали о бегстве ее, то мать ее и жених пришли в неописанную ярость; скоро и в городе все с негодованием приняли весть об обманутой каким-то пришельцем-чужестранцем богатой и знатной девице, покинувшей ради него свою родную мать и жениха. Когда же Фамир, открыв, наконец, убежище Феклы, увидел ее сидящей у ног Павла и с благоговением слушающей его речи, то гневу его не было границ. Немедленно настоял он, чтобы Павел был предан суду и казнен, но, поводов для осуждения на казнь Павла не найдя достаточных, проконсул ограничился изгнанием его из города, между тем как Фекла, по настоянию матери своей, была представлена на суд.

Величественный вид Феклы, одаренной необычной красотой, произвел на всех сильное впечатление. Все жалели мать ее и преданного ею жениха. Проконсул Кестиллий, принимая близкое участие во всех этих высокопоставленных гражданах, сам пожелал убедить Феклу прийти в разум и отказаться от своего недостойного поведения. Он долго усовещивал ее самыми кроткими и нежнейшими словами. В молчании выслушивала его Фекла, не находя нужным возражать тому, кто сам-то и находился в действительном заблуждении…

Кестиллий недоумевал, что ему предпринять, чтоб убедить непреклонную девушку; мать же Феклы, взволнованная ее упорством, наконец, вне себя от гнева закричала судье: – «что ты медлишь, судья? Зачем не предаешь наказанию эту беззаконницу и неприятельницу брака? Зачем откладываешь предать сожжению непокорную дочь? Пусть сожгут и погубят ту, которая отказалась вступить в брак по отечественному закону и самовольно убежала к обманщику и чужестранцу, которая через это причинила величайшее бесславие всему отечеству, роду, городу и мне, родившей дитя на такое зло, чтобы я была в позорной жалости и посмеянии у людей…»

Тронутый скорбью матери, опасаясь также гнева Фамира, смущенный проконсул приказал предать Феклу огню. Но когда Фекла сама, осенив себя крестным знамением, бросилась в разожженный костер, то Бог спас ее чудным образом: внезапный проливной дождь погасил костер, а над городом разразилась такая гроза, что весь народ в страхе разбежался по своим домам. Фекла, освободившаяся от огня и озабоченная мыслью о том, как бы присоединиться ей к изгнанному из города Павлу, вышла также из города и встретилась c детьми Онисифора, бывшими при Павле, но которых он в это время послал в город для покупки необходимого пропитания. Они узнали ее и привели прямо к Павлу. Она застала его повергшимся на земле и прилежно просившим и молившим Бога о том, что уже было совершено… о подкреплении и спасении той, которую просветил он познанием Бога.

Велика была радость Павла о спасении Феклы, и в отрадной молитве излилась перед Богом благодарность, преисполнившая сердца их! – Фекла пожелала сопутствовать Павлу в его дальнейших странствованиях, чтобы более и более просвещаться верой и укреплять свою душу под его влиянием. Не без опасения согласился апостол взять ее с собой, но предвидя трудные случаи в исключительном положении молодой, отличающейся поразительной красотой девицы, он предвидел и необходимость поддержать ее и защитить в начале вступления ее на истинно-трудный путь, и потому позволил Фекле сопутствовать ему в настоящее время, и покинув Иконию, отправились они вместе по городам и весям, в которых предстояло благовествовать апостолу.

В скором времени, а именно по прибытии их в Антиохию (в Сирии), опасения Павла относительно Феклы оправдались. Она подверглась бедствию обратить на себя внимание начальника Антиохии Александра, знатного и влиятельного человека. Очарованный красотой Феклы, он посредством всяких насилий старался приобрести ее расположение и власть над ней.

Возбужденная до крайности сопротивлением бесчестным намерениям язычника, Фекла в порыве негодования разорвала одежду Александра и сбросила с головы его сделанный из золота венок, и таким образом явилась победительницей его в глазах бывшего при этом народа.

Таким оскорблением, нанесенным самолюбивому, привыкшему властвовать человеку, возбудила Фекла в сердце его яростную злобу и в нем закипело желание отомстить ей. Немедленно привлек он ее к суду, не зная того, что не скорбь, а радость осенила душу христианки, готовой даже на всякого рода исполнения чистых заветов той веры, которой она просветилась и была одушевлена.

Промысл Божий, всегда бодрствующий над вверившимися ему и доставляющий им пути и способы к выходу из самых трудных обстоятельств, не замедлил явить и Фекле свою спасительную помощь. Устроилось случайно, по-видимому, так, что решено было до окончательного суда поручить ее надзору одной знатной женщины царского рода, по имени Трифены, которая согласилась взять ее на свое попечение – потому, что почувствовала сожаление к молодой девушке, с которой, по ее мнению, поступали несправедливо, и которую, поэтому, она всей душой пожелала защищать. Тем более горячо приняла участие в Фекле эта женщина, что и сама была в это время глубоко огорчена смертью своей единственной дочери – Фалькониллы, бывшей одного возраста с Феклой.

Скоро, впрочем, не одно сожаление, но и другие впечатления возбудили в сердце Трифены сильнейшую привязанность к девице, принятой ею на свое попечение… Во-первых, поражена была она совершившимся в ее глазах истинным чудом в то время, когда Фекла, вызванная на суд, куда сопровождала ее Трифена, и осужденная на растерзание дикими зверями, осталась невредимой среди них, и даже свирепая львица, как бы утратив внезапно свойства природы своей, спокойно улеглась у ног Феклы, не угрожая ни малейшим вредом.

Во-вторых, поражена была язычница Трифена видением в ночь после чудного спасения Фекла, когда, приведя ее домой, она уже рассталась с ней для отдыха ночного. Во сне явилась ей ее дочь Фальконилла и сказала ей: – «умоляю тебя, мать моя, не плачь и не терзай свою душу скорбью по мне, потому что скорбью твоей и мне не поможешь, и себя ты погубишь… Проси лучше живущую с тобой Феклу, ставшую для тебя дочерью вместо меня, чтобы помолилась она за меня Богу, чтобы по человеколюбию Его успокоилась бы я и возрадовалась бы душа моя среди праведных Его, потому что исполнит Бог моление той, которая и здесь приводит всех в удивление мужественным подвижничеством своим за Христа…»

Пробужденная сильным восторгом от посещения дочери и слов ее, Трифена, встав поспешно с постели, разбудила Феклу и, передав ей свое знаменательное сновидение, умоляла ее помолиться о Фальконилле.

Пламенной молитвой к Богу отозвалась тогда на эту мольбу язычницы растроганная до глубины души христианка, и Господь услышал и исполнил молитву ее, как бы желая проявить чрезвычайным и исключительным образом Свое милосердие и всемогущество, к которым со святым дерзновением воззвала совершавшая в то время свой подвиг за веру первомученица Фекла… И, прежде всего, Бог успокоил сердце Трифены, превратив ее нестерпимую материнскую скорбь в радостное упование о спасении дочери… Предрасположенное таким образом сердце ее вскоре окончательно могло воспринять божественную истину.

Во время новых испытаний и истязаний, которым вскоре была подвергнута Фекла, Трифена, пораженная чудесами, которыми Богу угодно было снова прославить первую подвижницу за имя Его, познала в них божественную силу и в глубине души присоединилась к тем многим из народа, которые, быв поражены присоединилась к тем многим из народа, которые, быв поражены благоговением вместе с Трифеной, восклицали: велик Тот Бог, Которого исповедует Фекла!

И как было не поражаться удивлением, когда выпущенные из клеток рассвирепевшие львы и медведи, вместо того чтобы наброситься на преданную им жертву, тихо подошли к Фекле и спокойно улеглись у ног ее, а когда один наиболее разъяренным медведь устремился на нее, то на него бросилась львица, и как бы защищая Феклу, стала биться с ним, пока оба страшные зверя не погибли в яростной схватке. Фекла же, молясь, пребыла невредимой… Подобным же чудесным образом спаслась она и от хищных морских животных, бывших в водоеме, куда она бросилась нагая, призывая имя Господе… В эту минуту блеснул яркий свет, как бы от молнии, и ошеломленные чудища стали неподвижными… – Спаслась Фекла и от разъяренных раскаленным железом быков, к которым привязали ее мучители: огонь попалил узлы веревок, и Фекла оказалась освобожденной… Страх напал на всех зрителей, и Трифена от сильного волнения упала замертво на ступени цирка. Поражен был страхом и удивлением и начальник города Александр, но не уразумевший в этих чудных знамениях ничего, кроме волшебства, он стал просить правителя области выслать из города эту странную волшебницу, «чтобы она отправилась показывать и другим опыты столь странной и новой природы своей»; – весь город в страхе, – говорил Александр, – Трифена, царская родственница, заболела от испуга; если она пострадает, то это будет на нашей ответственности.

Убежденный доводами Александра и в то же время довольный, что может уклониться от беззаконного, по его мнению, над чужеземкой суда, правитель был готов ее освободить, но прежде того он призвал Феклу к себе и стал спрашивать, кто она и какой силой и искусством победила зверей?

– «Я, как ты видишь, молодая возрастом чужестранка, гонимая людьми, – отвечала Фекла правителю, – я – раба Бога живого, а сила моя в том, что я уверовала в Того, в Ком все благоволение Его, в Сына Его Иисуса Христа. На Него-то возложив упование мое, я победила многих и притом страшных зверей Александра, а прежде того – тиранство и злочестие его самого. Такие же, одинаковые с моими и даже большие дарования получит всякий, кто истинно возложит на Него свое упование и уверует в Него, потому что Он один есть предел спасения и основа жизни бессмертной, прибежище для обуреваемых, упокоение для угнетаемых, помощь для отчаявшихся… и кто не уверует в Него, тот не будет жить, но подлежит вечной смерти».

Выслушав эти слова, правитель, удивленный твердостью и мужеством, и достоинством речи молодой Феклы, почувствовал к ней великое уважение и, решив немедленно отпустить ее, поспешил также оправдать ее перед народом:

– Антиохяне! – сказал он, – преступление, которое этот Александр заявил и выставил в обвинение против этой девицы, по всей вероятности – ложно. И несправедливо было бы ставить судьей ее жизни – гнев его, а не славную чудесность всего свершившегося теперь над ней, чего вы сами были свидетелями. Все это, виденное всеми нами, можно принять только за истинно божественное знамение… Ее предложили множеству свирепых зверей, вид которых наводил ужас даже на тех, кто с высоты смотрел на это зрелище, а она, между тем, сохранилась цела и невредима… Для кого же из несовершенно глупых не очевидно, что есть какой-то Бог, Который действительно покровительствует непорочной девице? – Вы видели, как она, поставленная среди зверей, простерла руки к небу и оттуда привлекла себе помощь против беспощадных хищных зверей; вы видели, как иные из них и не подошли даже к ней; другие, подойдя, мирно ласкались; когда же иные устремились на нее, то были умерщвлены другими, находившимися вблизи, – и от этого небывалого и вопреки законов природы совершившегося чуда весь город пришел в трепет и огласился криками и стонами…

Как же нам не отпустить теперь эту чужестранку с приличными похвалами ей, как честной и целомудренной, как служительнице Божьей, сделавшейся для этого города виновницей божественных и небывалых чудес и научившей наших дев и женщин ничему не предпочитать целомудрие, хотя бы и предстояло иметь дело с огнем, мечем и зверями! Не опасайся же больше, девица, никакого испытания… если бы мы и хотели подвергнуть тебя какому-нибудь бедствию, то ты отразишь его, будучи защищенной весьма крепкими и ничему не поддающимися оружиями… Иди теперь, куда желаешь; только сделай Бога своего, кто бы Он ни был, благосклонным и милостивым к нам…

Между тем, Трифена, которую без чувств перенесли домой из цирка, придя, наконец, в себя, с тревожным нетерпением ожидал вестей о той, которую полюбила, как свою родную дочь. И потому вся радостно встрепенулась и ожила она, когда снова увидела Феклу – невредимой и свободной, и с тех пор не стало предела желанию этой язычницы узнавать все более и более о том Боге, Которого исповедовала Фекла, так что беседой о Нем и любовью к Нему наполнился теперь весь дом ее и «стал походить более на церковь, чем на жилище…» и вскоре Трифена и вся многочисленная прислуга ее были просвещены и приведены ко Христу проповедью молодой чужеземки.

Не смотря на то, однако же, что радовалось сердце проповедницы, она тосковала о возлюбленном учителе своем Павле и заботливо осведомлялась о нем и разыскивала его. Узнав, что он находится в городе Мирах в Ликии, она поспешила присоединиться к нему. С любовью принял апостол просвещенную им и, выслушав рассказ ее о всем, что произошло с ней во время их разлуки, убедился, что она созрела для высшего духовного подвига, и потому отпустил ее от себя, сказав ей: – «иди, учи слову, проходи путь благовестнический и будь участницей в моем труде за Христа. Для того и избрал тебя Христос через меня, чтобы возвысить тебя до апостольства и поручить тебе какую-либо местность, еще не просвещенную учением Христовым, потому что и ты должна разнообразно умножить таланты свои».

– «Поручи же меня Христу!» – простилась Фекла с апостолом и, предоставив ему большое количество золота, данной ей Трифеной для употребления в пользу бедных, предприняла путь сначала в свой отечественный город – Иконию. Фамира, бывшего жениха своего, она уже не застала в живых. Начав свою проповедь в родном городе, Фекла старалась обратить и мать свою ко Христу, но когда увидела полнейшую безуспешность своих стараний просветить эту закоренелую язычницу, то удалилась из города и отошла в Селевкию. Здесь, поселившись на вершине одной горы, предалась она всецело благовестию слова Христова и с успехом распространяла его, тем более, что проповедь ее сопровождалась многочисленными чудесами, в особенности же исцелениями всевозможных болезней. Злоба человеческая и здесь воздвигла гонение на великую подвижницу, но Богу угодно было сохранить ее жизнь до преклонной старости: взятая на мучение на 18-году, семьдесят два года после того прожила Фекла в странствовании и подвижничестве и скончалась на 90-м году своей жизни, мирно почив в своей пещере. Храм, воздвигнутый впоследствии на месте ее упокоения, в продолжении многих веков привлекал к себе поклонников, прибегавших к помощи святой первомученицы, равноапостольной Феклы, неисчерпаемо проявлявшейся в бесчисленных чудотворениях, непрекращающихся и доныне для всех, почитающих славную память ее.