Исповедник Севастиа́н (Фомин), Карагандинский, архимандрит

Будущий старец, в миру Стефан Фомин, родился в 1884 году в бедной, но глубоко верующей семье. Оставшись сиротой в раннем возрасте, он избрал путь служения Богу и в 1909 году был принят в число братии Оптиной пустыни. Его духовное становление проходило под окормлением великих старцев — преподобных Иосифа и Некта́рия. У них он научился главному монашескому деланию — отсечению своей воли и совершенному послушанию. После разорения обители в 1923 году и смерти старца Нектария в 1928 году, отец Севастиан принял на себя подвиг старческого служения в миру, став духовной опорой для осиротевших чад Оптиной.

В 1933 году последовал арест. На допросах он проявил мужество, прямо заявив: «На все мероприятия советской власти я смотрю как на гнев Божий, и эта власть есть наказание для людей». Приговор — 7 лет исправительно-трудовых лагерей. Он был этапирован в Карлаг, в самое сердце казахстанских степей. Там, среди голода, холода и издевательств, отец Севастиан стал подлинным утешителем для заключенных. Его избивали, пытали, оставляли на морозе, но благодать Божия хранила исповедника.

Освободившись в 1939 году, он, по благословению священноначалия, остался в Караганде. В маленьком глинобитном домике в поселке Большая Михайловка образовалась тайная церковь. В 1944 году в этот дом вошли новые насельницы — монахини, искавшие духовного руководства. Так, в условиях атеистического государства, фактически возродился монастырский устав Оптиной. Старец совершал Литургию ежедневно, начиная службу в 3 часа ночи, чтобы верующие могли успеть на работу.

В 1957 году, когда хрущевские гонения на Церковь усилились, схиархимандри́т Севастиан (в схиму он был пострижен перед смертью) сумел добиться невозможного — официального открытия храма. Караганда стала духовным оазисом, «второй Оптиной», куда ехали за советом и исцелением со всех концов страны. Старец обладал дарами прозорливости и чудотворения, но тщательно скрывал их под покровом простоты и юродства. Он почил 19 апреля 1966 года, и его похороны превратились в многотысячное шествие, которое власти не посмели остановить.