Анафематство 1

А мы, которые следуем евангельским словам, не говорим ни того, что Бог Слово соделалось плотью по естеству, ни того, что Оно превратилось в плоть; потому что божество непревращаемо и неизменяемо. Поэтому и пророк Давид говорит: «ты же тойжде еси, и лета твоя не оскудеют» (Пс. 101:28). Эти слова великий Павел, проповедник истины, отнес к Сыну в послании к Евреям (Евр. 1:12). И в другом месте Бог говорит чрез пророка: «Аз есмь, и не изменяюся» (Мал. 3:6). Итак если Божество непревращаемо и неизменяемо, то неспособно к превращению и к изменению. Если же невозможно превратить непревратимое, то и Бог Слово не соделалось плотью так, как бы превратилось, но приняло плоть и вселилось в нас, по евангельскому слову (Ион. 1:14). И богодухновенный Павел ясно говорит об этом в послании к Филипписеям так: «сие да мудрствуется в вас, еже и во Христе Иисусе: иже во образе Божии сый, не восхищением непщева быти равен Богу: но себе умалил, зрак раба приим» (Иоил. 2:5–7). Итак ясно из сказанного, что образ Бога не превратился в образ раба, но оставаясь тем, чем был, принял образ раба. Итак Бог Слово не соделалось плотью, но приняло плоть живую и разумную; не родился от Девы естеством, зачавшись и образовавшись, и с того времени получивши начало существования, Тот, который – прежде веков есть Бог, и у Бога, и с Отцем вместе пребывающий и с Отцем познаваемый и покланяемый, но образовавший Себе храм в девической утробе был вместе с образованным и рожденным. Поэтому и святую Деву называем Богородицею, не потому, что она родила Бога по естеству, но человека соединенного с Богом, который образовал его. Если же образовавшийся в утробе Девы не человек, но Бог Слово, которое было прежде веков: то Бог Слово будет творением Духа: «рождшееся бо в ней от Духа Свята», говорит Гавриил (Мф. 1:20). Если же единородное Слово Бога не сотворено, а соединосущно и совечно Отцу, то не есть образование или творение Духа. Если же Дух Святый образовал во чреве Девы не Бога Слово, то остается думать, что и образовался, и принял вид, и зачался, и родился естеством зрак раба. Но как зрак (раба) был не без Бога, а был храмом живущего в нем Бога Слова, по слову Павла: «ибо в нем», говорит, благоизволи всему «исполнению божества вселитися телесне» (Кол. 1:19, 2:9): то называем Деву не человекородицею, а Богородицею, прилагая первое название к образованию и зачатью, а другое к соединению. Поэтому и родившийся младенец называется Еммануилом, – и Богом, не отделенным от человеческого естества, и человеком, нечуждым божества, потому что Еммануил толкуется: «с нами Бог», по евангельскому слову (Мф. 1:23). А выражение: «с нами Бог», и означает зачатого от нас ради нас, и проповедует воспринявшего (его) Бога Слово. И так младенец называется Еммануилом по той причине, что воспринят Богом; и Дева – Богородицею по причине соединения образа Божия с зачатым образом раба; потому что Бог Слово не превратился в плоть, но образ Бога принял образ раба.

Много раз мы восклицали против тех, которые не хотят исповедовать, что Еммануил есть поистине Бог и что святая Дева есть Богородица, потому что родила по плоти Бога Слово, когда Оно соделалось плотью, т. е. человеком. А клеветник на эти справедливые слова, – если не знал, что Еммануил есть поистине Бог, если не родилось во плоти от святой Девы Слово Божие, соделавшееся плотью, по писаниям, – для чего лучше не сказал ясно: что делаешь, благородный муж? Ты изрыгаешь странные и противные истине слова. Для чего ты извращаешь догматы истины? Еммануил поистине не есть Бог и святая Дева не есть матерь Божия! – Благоразумно основываясь на священном Писании, мы должны убедить его в незаконности и нечестности его усилий и еще более в бесстыдном сопротивлении слову Божию, противопоставляя его возгласам и учению предание апостольской и евангельской Церкви, и исповедание отцов, собиравшихся некогда в Никее. Но ловкий и коварный повествователь оставляет в стороне то, о чем прилично и необходимо было говорить, и, нисколько не размышляя об этом, избирает иные пути. Ибо тотчас говорит о необходимости доказывать, что божественное Слово выше превращения и не пременялось в естество плоти, как будто это именно утверждает и хочет показать анафематство. Итак пусть выслушает он, не умеющий опровергать того, с чем не хочет согласиться: ты говоришь слишком пространной речью и опровергаешь то, что нам самим ненавистно. Мы знаем, что божественное и превысшее естество не допускает и тени превращения; но Слово Божие приняло естество плоти, не переставая быть тем, чем Оно есть. А как он сказал, что образ божества восприял образ раба, то в учении своем уже не должен касаться того, сходствуют ли между собой эти образы сами по себе, независимо от своего существа. Я думаю, он тут же опровергает сам себя. Ненужно сходства, без труда отыскиваемого, и соединения образов, сообразных между собою, чтоб верить в действительность воплощения, а нужно соединение сущностей. Таким образом, когда говорим, что Слово стало плотью, то разумеем, что тут произошло не слияние, не смешение, не превращение, не заменение, но неизреченное и неописуемое соединение Его с плотью, имеющею разумную душу. Что до слова – «соединение», то оно не означает тотчас смешение, а преимущественно значит восприятие другого. После всего этого утверждаем, что Слово, которое от Отца происходит, восприяло святую и одушевленную плоть, соединилось с ней поистине неслиянно и из того и другого произошел человек пребывающий в тоже время истинным Богом, а отсюда – и святая Дева есть матерь Божия. Я считаю неуместным думать, что ее должно называть материю человека. Если б нашлись такие, которые, по великому безумию своему, стали бы говорить, что плоть составляет как бы источник для естества Слова Божия и начало Его бытия, то пожалуй, было бы у желающих называть ее человекородицею, некоторое, не совсем нелепое и презренное основание. Но как это мнение для всех гнусно и ненавистно, то святую Деву и не представляют иначе, как Богородицею, исключая разве того, кто верит, что Слово, от Отца происходящее, стало в собственном смысле плотью, то есть, человеком. Святая Дева действительно, как я сказал, родила не одно божество; какая ж отсюда польза в настойчивости говорящих, что ее должно называть и человекородицею? Но, как видно, у них изобретено ядовитое злоухищрение против Христа. Они не позволяют мыслить или говорить, что Сам, который прежде веков был Сын Бога и Отца, в последние дни века, без смешения и без изменения для Себя, во чреве соединившийся с оживленною разумной душой плотью, сделался подобным нам человеком; но стараются проповедовать, что Он носил обитающего в Себе Бога, как какой-нибудь праведник, и убеждают так думать, не помышляя о том, что и во всех нас обитает Бог благодатью Духа (Святого), как во святых храмах. Писано: «не весте ли, яко храм Божий есте, и Дух Божий живет во вас? аще кто Божии храм растлит, растлит сего Бог: храм бо Божий свят есть, иже есте вы» (1 Кор. 3:16–17). Но хотя мы и должны называться храмами Божиими, так как, силою Духа, носим в себе обитающего Бога; однакож во Христе мы видим другой образ тайны, утверждаем, что с Богом Словом истинно соединилась плоть, одаренная разумною душою. Я бы охотно спросил, что он признает, – то ли, что поистине произошло присоединение Слова к человечеству или, что то же, к святому телу, одушевленному разумною душою,– или, как и другие (думают), связь служебного и несущественного образа с существенным образом божества, как в ношении (человеком) божества, – или еще иной какой-нибудь способ соединения, выводимый из различных видов усыновления, при равенстве достоинств, если он допускает что-нибудь кроме союза (ношения). Но, как оказывается, я напрасно докучаю и предлагаю излишний вопрос: передо мной его слова и открытое исповедание. В первой главе он говорит следующее: «родившийся младенец называется Еммануилом, – и Богом, не отделенным от человеческого естества, и человеком, нечуждым божества». Ему следовало сделать тщательное и точное изложение этих предметов. Однакож это следует заметить; ибо вот в этом месте он называет Бога неотделенным от человеческого естества, ясно выражая единство, даже признает при этом, что Христос вместе Бог и человек; ибо знает, что Он един по соединению промыслительному (οικονομικην). Как же он не краснеет, осуждая то, что мы говорим?