О тщеславии и о том, как должно родителям воспитывать детей

Кто же отгонит от нас этого зверя? Дело Устроителя битвы, умоляемого нами, послать Ангелов Своих и, как бы некими узами удержав дерзостную и бесстыдную пасть его, в таком состоянии увести прочь. Но тогда лишь сделает это Устроитель битвы, когда само уводимое не будем разыскивать вновь. Если же пошлёт, приказав убраться этому страшному для нас зверю, мы же, после того как были спасены и он уведён в своё логово, ещё покрытые тысячами ран, встав, опять будем искать его, стучать и обращаться к нему с тем, чтобы вывести его оттуда, уже не помилует нас больше и не пощадит. «Ибо кто смилуется, – говорит Писание, – над заклинателем, укушенным змеёй и над всеми, приближающимися к зверям?» (Сир. 12:13).

Прежде же всего, когда входит собравший их благотворитель, они, немедленно поднявшись, издают звук, идущий как бы из единого рта, в один голос провозглашая его хранителем и покровителем всего города и протягивая к нему руки. Затем, среди всего прочего, сравнивают его с величайшей рекой, уподобляя избыток благотворительности обилию нильских вод и величают его Нилом благодеяний. Те же, кто льстят ему больше, полагая незначительным это сравнение, то есть сравнение с Нилом, оставляют реки и моря и обращаются к океану, говоря, что он так же обилен благодеяниями, как тот водами, словом, не упускают ни одного вида похвалы. Блистательно зрелище тщеславия, но вспомните об образе девушки, в который мы поместили демона, повесив ему золотые украшения и наделив возрастом гетеры, – и вы увидите, что разница с этим образом у тщеславия невелика.

Когда же опустошено все, даже тысячи талантов золота, тогда, наконец, остаются от этой известности пыль, прах и пепел.

Когда же, оказавшись дома, дома у этого демона, он видит, что время ушло, связь разорвана, а, обратившись к театру, находит его безлюдным и нет там никого, кто подавал бы голос, а ущерб ощущает состоящим не в наваждении, а в утрате денег, тогда замечает пепел.

Неразумный человек, не ты ли удивлялся этому? Не ты ли это хвалил? Не ты ли довёл его до этого своими рукоплесканиями и славословиями? Не называл ли ты его Нилом, океаном? Не ты ли весь день истратил на его восхваление? Отчего же ты вдруг переменился? И тогда, когда нужно было бы сжалиться над ним, ты с особым рвением обвиняешь за то, чему прежде рукоплескал. Ибо если и видим его наказанным за то, в чем обвиняли, не будем настолько каменными, чтобы не преклониться на сострадание, когда же видим его потерпевшим из-за того, за что мы его хвалили, не надлежит ли ещё много более сострадать ему? Теперь ты обвиняешь, когда же он услаждал тебя зрелищем, и ты провёл там весь день, оставив все свои дела, почему не обвинял его?

В одном только отсутствие достоинства – в том, чтобы много приобретать, и велико это отсутствие достоинства. Ибо вместе с этим имуществом приобретает человек славу безделья, глупости, спеси, тщеславия и жестокости. Не в том достоинство, чтобы носить красивые одежды, но в том, чтобы облечься в добрые дела.

Итак, устроим для него двери и запоры из золота, т.е. из речений Бога, как говорит пророк: «Слово Божие слаще мёда и капель сота ...устам моим, ценнее золота и ...множества драгоценных камней» (Пс.18:11, 118:103). И приучим к тому, чтобы они все время были на устах и в обращении: не просто изредка и между делом, но постоянно. И не только оболочку дверей нужно сделать из золота, но и самих их должно сделать золотыми и при этом толстыми и плотными, имеющими вместо обычных камней драгоценные камни на внешней своей поверхности. Запором же для этих дверей пусть будет Крест Господень, сделанный весь из драгоценных камней и помещённый посередине дверей в качестве основы.

Когда же сделаем эти толстые золотые двери и наложим запор, приготовим и достойных граждан. Каких же? Серьёзные и благочестивые речи, к которым приучим ребёнка. Устроим и полное изгнание чужеземцев, чтобы не примешивать к этим гражданам какой-нибудь вредный сброд: надменные и бранные слова, речи неразумные и постыдные, пошлые и мирские – всех их изгоним. И никто пусть не шествует через эти ворота, кроме одного Царя. Ему только и сущим с Ним пусть будут открыты эти ворота, чтобы и о них можно было бы сказать: «Вот врата Господа; праведные войдут в них» (Пс. 117:20). И у блаженного Павла: «Никакое гнилое слово да не исходит из уст ваших, но только слово доброе для наставления, дающее благодать слушающим» (Еф. 4:29). Благодарением Богу пусть будут слова и святые песнопения: о Боге пусть всегда рассуждают и о небесной философии.

Пусть рот у него будет зашит для всякого злословия. Если увидишь, что он бранит кого-либо, заставь его замолчать и переведи речь на его собственные проступки.

Итак, пусть научатся петь псалмы во славу Бога, чтобы не терять времени на постыдные песни и неуместные рассказы.

Сделай приятным твоё изложение, чтобы ребёнок находил в нем некоторое удовольствие, и оно не утомляло его душу. «Другой же сажал и сеял. И решил он почтить Бога. И пастух, взяв лучшее из стад, принёс в жертву Богу». Не много ли лучше рассказывать об этом, чем повествовать о златорунных баранах и волшебстве. Затем же привлеки его внимание, ибо рассказ заключает в себе нечто, и не вноси ничего ложного, но следуй Писанию: «Когда же принёс Богу лучшее, сразу же сошёл огонь с небес и все восхитил в небесный жертвенник. Старший же не сделал так, но отступил от этого: оставив лучшее себе самому, поднёс Богу другое. И не принял это Бог, но отвернулся и оставил это лежать на земле – те же, первые, принял к себе. Подобно тому, как бывает у владеющих землями: одного из приносящих хозяин почтит и примет внутри дома, другого же оставит стоять снаружи – так было и здесь. Что же произошло после этого? Старший брат опечалился, считая себя обесславленным и превзойдённым в чести и был мрачен. Говорит ему Бог: «Почему ты огорчился? Разве не знал, что Богу приносишь? Почему оскорбил Меня? Чем ты недоволен? Зачем принёс Мне в жертву остатки?» Если кажется, что нужно пользоваться более простым языком, скажи: «Тот, не имея что сказать, утих или скорее замолчал. После того, увидев своего младшего брата, говорит ему: «Выйдем на равнину». И, захватив его хитростью, убил его. И думал, что укроется это от Бога. Приходит к нему Бог и говорит ему: «Где брат твой?» Отвечает он: «Не знаю. Не сторож я брату моему». Говорит ему Бог: «Вот кровь брата твоего кричит ко Мне с земли».

Пусть и мать сидит рядом, в то время как душа ребёнка образовывается такими рассказами, чтобы и она помогла этому и хвалила рассказываемое.

«Так, что же было после этого? Того [брата] Бог принял на Небо, и, после смерти, он пребывает наверху». Пусть и о воскресении услышит ребёнок в таких рассказах. Ибо, если в мифах рассказывают чудеса (вроде «и сделал он её, как говорят, полубожеством») и верит ребёнок, даже не зная, что такое полубожество, но понимая, что это нечто большее, чем то, что у людей, и сразу, услышав это, удивляется, – тем более будет он восхищён, услышав о воскресении и о том, что душа его пошла на Небо. «И того Он сразу взял наверх – этот же, убийца, скитался повсюду, многие годы терпя несчастья, живя в страхе и трепете и много претерпел ужасного и каждый день был наказываем. Не простую, но чрезвычайную понёс кару, ибо слышал от Бога, что в «страхе и трепете будешь на земле».

Ребёнок не знает, что это такое, но ты скажи ему: «Подобно тому, как ты, стоя перед учителем и мучаясь ожиданием наказания, трепещешь и страшишься, так и он везде страшился Бога».

Отец же в старости стал плохо видеть. Когда младший принёс козлят, мать сварила их и, положив ему на блюдо, дала ребёнку, и он принёс их отцу. Она одела на него козлиные шкуры, чтобы он не был изобличён, так как кожа у него была гладкая, а у старшего брата волосатая – чтобы мог он скрыть, и не увидел отец, и так послала его. Отец же, подумав, что это действительно старший, поев, благословил его. Затем, когда закончилось благословение, приходит старший сын и приносит дичь. Увидев же, что случилось, он [в отчаянии] закричал и заплакал».

Так и мы положим этим самым начало заботе о детях и приступим к их воспитанию.

Может быть, некоторые будут смеяться над нами, как над занимающимися пустяками, когда мы говорим об этом способе управления. Не мелочь это, но основание, воспитание и упорядочение всей вселенной, если будет соблюдаться.

Говорящий неприличное делается явным, смотрящий же неподобающим образом со стороны бывает незаметен, так как взгляд мгновенен. Может он, находясь среди множества людей, взглядом соблазнить ту, которую он желает. Пусть поэтому не будет у него общения с женщинами: кроме матери пусть не видит никаких женщин. Не давай ему денег, пусть не усвоит он ничего постыдного, пусть презирает изнеженность и все подобное ей.

Есть ещё другое лекарство. Какое же? Пусть выучится поститься, если не постоянно, то по крайней мере два раза в неделю – в среду и в пятницу. И пусть идёт в церковь. Пусть отец, взяв его с собой вечером, когда закончатся театральные представления, покажет ему тех, кто выходит оттуда, и посмеётся над старцами, оказавшимися безрассудней юношей, и над юношами, которые сгорают этой страстью. Пусть он спросит ребёнка: «Какую же пользу получили все они? Ничего, кроме посрамления, позора и порицания». Немало содействует воздержанности то, когда устраняются от всего, что там [в театре] видят и слышат.