Преп. Варлаама и Иоасафа, царевича Индийского, и отца его Авенира
От духовного наставника научився, царю Иоасафе, Бога познати, крещением же просветився, люди к вере обратил еси, и отцу твоему от купели приимник быв, царство оставив, пустыню достигл еси, и в ней трудолюбно подвизался еси. Моли Христа Бога со учителем твоим Варлаамом – спастися душам нашим!» (Троп.).
«Ведый твое из младенства благое изволение, Иоасафе, един сердцеведец Бог, ибо от царствия земного в монашеское пребывание Приведый тя, великому Варлааму последовати сподоби; с ним же и ныне горний Иерусалим веесветлый отечество имея, желаемые доброты красно наслаждаяся Святые Троицы, молим тя, царская красото, поминай нас, верою чтущих тя!» (Конд.).
Таким образом воспевает св. Церковь воспоминаемых сегодня Варлаама, Иоасафа и Авенира, которых причислила она к лику святых своих на основании жития их, сочинитель которого пишет, что «составил его на основании сведений, полученных от достоверных свидетелей».
Подлинность и достоверность этого жизнеописания защищает также и ученый Ламбеций на основании надписей в древних экземплярах Греческих рукописей и на других основаниях, – так что несправедливо почитать это житие легендарным житием Будды на том только основании, что обстоятельства, расположившие царевича Иоасафа к принятию христианства, напоминают подобные же обстоятельства в жизни царевича Сиддарта из рода Шакья (за 600 л. до Р. Хр.), который, познав суету земных благ, сделался пустынником и положил основание буддизму.
Итак, на основании повествования, «встречающегося в Греческих рукописях по большей части под именем Иоанна Дамаскина, против которого ученая критика не представляет сильных возражений», – известно, что Иоасаф был сын могущественного царя Индийского Авенира – идолопоклонника, ненавидевшего и гнавшего христиан, которые уже начали распространяться в Индии со времени проповедания слова Божия в этой стране, как говорит предание, св. Апостолом Фомою, но, по случаю преследования их в это время, многие скрывались и подвизались в пустынях, а иные, не утвердившиеся, устрашась гонения, изменяли вере Христовой. Поэтому опасность предстояла всему благому насаждению в стране, и только промышлением Божиим могло оно сохраниться, и вечно действующее промышление Божие бодрствавало и теперь и явило спасение чудным образом...
В то время, как родился необыкновенный по красоте лица царевич Иоасаф, отец его, соблюдая обычай страны, созвал знаменитейших волхвов и мудрецов, чтобы спросить их о судьбе новорожденного младенца. Все они поспешили предсказать ему всевозможные блага земные...
– Да, ребенок твой вырастет для обладания величайшими благами! – подтвердил один из мудрецов, – но обогащенною и умудренною душою своею он будет обитать не в твоем царстве, а в ином, несравненно обширнейшем... Предвижу я, что он примет гонимую тобою веру христианскую... и верю, что оправдается мое предсказание...
Испугали и опечалили царя слова мудреца, и он решился употребить все меры, чтобы они не сбылись. Поселил он царевича в отдаленном роскошном дворце, окруженном великолепными садами, где среди любящих воспитателей и веселых товарищей ему должно было житься так хорошо, чтобы и на мысль ему не приходило желать чего-нибудь лучшего; здесь должно было тщательно скрываться от него все печальное в жизни: о болезни, старости и смерти никто не должен был даже и упоминать, но в особенности никто не должен был давать ему ни малейшего понятия о Христе или христианах, не произносить даже этого имени... А чтобы уничтожить всякую возможность доступа во дворец влияния христиан, Авенир издал строжайший указ беспощадно истреблять их во всем своем царстве.
Так и жил до своего юношеского возраста царевич Иоасаф в этом заповеданном, безвыходном кругу. От воспитателей своих он между тем приобретал различные познания, и в нем возникали и развивались постепенно мысли я чувства, свойственные по природе человеческой душе, не смотря на его ограниченную, однообразную и одностороннюю обстановку...
Пришла наконец минута, когда тесно и неудовлетворительно показалось юноше в его прекрасном жилище и ему захотелось познакомиться с тем, что было за пределами его... Недоумевал он, почему назначено ему вести затворническую жизнь. Тогда, желая разъяснить огорчавшее разумного царевича недоумение, одни из его воспитателей, под условием тайны, объяснил ему побуждения царя – отделить его от мира, среди которого он мог встретиться с христианами и принять их веру, как было об этом предсказано при его рождении. Задумался царевич над словами своего воспитателя, но не успокоился; напротив того, стал просить своего отца позволить ему выходить из дворца. Напрасно убеждал его отец, что нигде ему не может быть лучше, чем в устроенном для него жилище, где все приспособлено и все живут только для его удовольствия, – и предостерегал сына, что в мире он может встретить то, что оскорбит его или нарушит спокойствие его, – царевич настаивал на желании своем узнать неизвестное для него...
Царь согласился, наконец, предоставить ему свободу выезжать из дворца, приняв однако же все предосторожности, чтобы не встречалось ему ничего неприятного. Не смотря на то, Иоасаф поражен был однажды во время прогулки своей видом одного прокаженного и одного слепца, встретившихся ему. Не имея понятия ни об изувечении человеческой природы, ни о болезни (так как всех заболевавших немедленно удаляли из его дворца), царевич с ужасом спросил, что это за люди, и отчего они – такие?
Смущенный воспитатель объяснил ему о существовании болезней и об иных причинах болезней.
– Всякий ли человек может быть поражен болезнью? и может ли он ее предвидеть, или она неожиданно поражает его? – расспрашивал Иоасаф. И, выслушав ответы, раздумывал над сведениями, впервые представлявшимися ему...
В другой раз встретился царевичу дряхлый, расслабленный старец. С удивлением получил Иоасаф первое понятие о старости, о том, что она неизбежна для каждого, пережившего известное число лет, и что она кончается смертью, как и вообще жизнь каждого человека – рано или поздно...
– Если это так, то очень печальное явление – человеческая жизнь с ее страданиями! – воскликнул юноша, – и кто же может почитать себя счастливым, если постоянно должен ожидать смерти?... – И с этих пор стал он часто и глубоко раздумывать о новых предметах, открывшихся ему, и главное – о поразившей его недолговечности всего земного. – Если все должны умереть, – размышлял он, – то и я умру, хотя и не знаю, когда... когда же умру, то через несколько времени все и забудут, что я жил, как будто я и не жил никогда; поэтому стоит ли дорожить этою жизнью, которая проходит? стоит ли привязываться к чему-нибудь, если смертию все кончается?... Но нет ли другой жизни, кроме этой? Не перейдет ли человек в другой мир, когда смертию прекратится его существование на земле?
Смущаясь и волнуясь всеми новыми понятиями, возбужденными в его душе, царевич обратился однажды к своему любимому воспитателю и, не получив от него удовлетворительного ответа на все свои вопросы, просил его указать ему такого человека, который мог бы ему их объяснить и вразумить о том, что ему хочется знать.
– Были в вашем царстве такие мудрые пустынники, которым известны были эти предметы, – отвечал воспитатель, – их называли христианами, они верили в вечную жизнь за гробом, отказывались ради нее от всех земных благ, проводили жизнь в посте и молитве.... но я уже тебе говорил, что отец твой изгнал этих пустынников из всей земли, и никого из них здесь теперь не найти....
Между тем, жил в это время в отдаленной Сенаридской пустыне один святой старец, именем – Варлаам, по сану – священник. По внушению свыше, он пожелал видеть царевича Иоасафа, оставил свою пустыню и прибыл в Индию; под видом купца, продающего драгоценные камни необычайной ценности и красоты, он был допущен во дворец, так как окружающие Иоасафа пользовались всеми случаями развлечь постоянно задумчивого теперь и печального царевича.
– Покажи же мне твой необыкновенный камень, о котором ты говорил моему воспитателю! – ласково приветствовал царевич незнакомого купца.
– Царевич! правду я сказал твоему воспитателю, что у меня есть один камень необычайной цены, – отвечал Варлаам, – но прежде чем я тебе его покажу, я должен видеть, как ты примешь те слова, которые я тебе хочу сказать, ради которых я пришел издалека... Выслушай же притчу, которую сказал людям их Бог и их Учитель: «вышел сеятель сеять, и когда сеял, то иное семя его упало на дорогу и птицы поклевали его; другое упало на камень и высохло, потому что оно не имело корня; иное упало в терние, и было заглушено им; иное же упало на добрую землю и принесло плод сторицею»... Какую же землю представляет сердце твое? Если – плодоносную и добрую, то не поленюсь я посеять на ней Божественное семя, не поленюсь сказать слово, которое сердце твое способно принять, и тогда ты увидишь мой камень бесценный... просветишься зарею истинного света, и плод принесешь сторицею...
– О, старец почтенный! – воскликнул Иоасаф, – я давно уже жажду услышать новое слово... давно уже хочу узнать об иной жизни, но до сих пор я не встречал человека, который мог бы поведать мне желанную истину о том, что тревожит душу мою... Если бы я встретил такого человека, то услышанные от него слова не предал бы ни птицам, ни зверям, не оказался бы каменным или исполненным тернием, как ты говоришь, но принял бы их с благодарностию и сохранил бы в своем сердце. И потому не скрывай от меня того, что ты знаешь, так как едва только |' увидел я тебя, то сердце мое наполнилось радостию и надеждою...
И тогда, как бы вдохновенный Богом, отшельник стал просвещать юношу познанием истинного Бога, Творца всего мира; он рассказал ему обо всем, что было от создания мира, о преступлении Адама и изгнании его из рая, о праотцах и пророках, о воплощении Сына Божия от Святой Девы Марии, о вольной Его страсти и о воскресении; о Троице Святой и о крещении, и о всех тайнах святой веры.
Душевное красноречие, с которым возвещал старец высшие истины, как освежительная роса, охватывало душу жаждущего их молодого царевича; все неясные предчувствия его иного мира теперь осуществлялись; все томления его в порыве к высшему знанию – разрешались и, озаренный Божественным светом, он понял, каким драгоценным камнем обладает назвавший себя продавцом необычайной цены и достоинства драгоценностей... Со слезами умиления обнимал юноша своего учителя и осыпал его бесконечными вопросами, и всею душою вслушивался в его дивные ответы, открывающие перед ним чудный мир христианства... и привязался к нему великою любовию, и пожелал не расставаться с ним никогда, потому что чувствовал, что беседа с ним утоляет его душу и сладких слов его ему не наслушаться никогда. Услышав от старца с изумлением о жизни отшельников, об их отвержении от суеты мирской, о произвольной нищете и непрестанной молитве, блаженнейшею показалась ему эта жизнь в пустыне, и устремился он немедленно последовать туда за своим старцем, и облечься в такую же власяницу, и разделять с ним и нищету земную и богатство небесное...
– Еще не время теперь исполниться твоему желанию, – возразил ему на это Варлаам, – если ты поступишь таким образом, то разгневишь отца твоего и он воздвигнет на вас, христиан, новое говение. Ты же приими теперь св. крещение и оставься здесь. Я один возвращусь в пустыню мою, и когда Богу угодно будет, то и ты придешь ко мне: верую, что и в этом веке и в будущем будем жить вместе...
На предложение же Иоасафа поделиться с ним своим богатством, отшельник отвечал:
– Богатые дают убогим, а не убогие богатым; мы, исповедующие Христа, уже обогащены небесными дарами, и малейший из них драгоценнее всех богатств земных. Ты же еще беден... Вот, если сам обогатишься таким же богатством, то можешь тогда щедро делиться им с другими, – и прибавил в объяснение недоумевающему вновь просвещенному: «золото бывает причиной греха, и потому мы уклоняемся от него, как от ядовитой змеи.., а ты хочешь, чтобы я эту змею отнес моей братии, которая должна ее попирать ногами»...
Просветив царевича, Варлаам посещал его еще несколько времени для приготовления его к принятию таинств крещения и причащения; затем, окрестив его в купели, стоявшей в дворцовом саду, удалился в свою пустыню, оставив ему по просьбе его свою власяницу.
С великим рвением предался Иоасаф исполнению новых своих христианских обязанностей, что не могло не выразиться во многих переменах в его жизни, и потому не ускользнуло от внимания царя. Великим гневом воспламенился он, когда узнал об обращении сына своего в христианскую веру... Повелел повсюду разыскивать обратившего его пустынника и, возобновив преследование христиан, многих из них погубил в это время. Между тем, употреблял все усилия, чтобы отклонить царевича от нового учения; созвал собор из волхвов и мудрецов, на которых надеялся, что они будут иметь силу опровергнуть в ученом совещании все доводы христианского вероучения. Ожидания эти однако же не оправдались, и именно, самый ученый из волхвов, по имени Нахор, внезапно силою свыше прозревший истину, вместо того чтобы опровергать, стал красноречивейшим образом защищать веру во Христа, так что обратил даже к ней многих неверующих..., которые стали прибегать к Иоасафу, ища его спасительных наставлений, а сам Нахор, приняв крещение, посвятил остальную свою жизнь подвижничеству в пустыне.
Не имев успеха с этой стороны, царь Авенир надеялся всевозможными удовлетворениями мирскими отвлечь душу своего сына от любви к христианскому Богу; между прочим, собрал он в столицу самых блистательных девиц, среди которых предложил царевичу избрать себе невесту, но ничто мирское уже больше не привлекало его; его посещали нередко видения райского блаженства, после которых весь земной мир казался ему мрачен и тесен, и только пустыня привлекала его своим безмолвием и уединением, среди которого он мог беспрепятственно возноситься к Богу всеми своими чувствами и помышлениями. Но недоступна была для него вожделенная пустыня; вместо этого единственного удовлетворения, которым могла утолиться душа Иоасафа, ему приходилось вести тяжелую борьбу с своим отцом, настаивавшим на его отречении от Распятого Христа.
– Отец! – обратился он однажды к царю, изнемогая если не душевными, то телесными силами под гнетом этой борьбы, – зачем ты стараешься вовлечь мою душу в погибель? Зачем ты запрещаешь мне идти прямым, правым путем? Знай, что если бы не помогал мне Бог Израилев, то могла бы погибнуть моя душа. О, если твои уши еще закрыты, чтобы слышать правду, которую я тебе говорю, то не препятствуй хотя мне стоять на правом пути и желать всего доброго.., а желаю я того, чтобы, оставив все в мире, отойти туда, где пребывает угодник Христов Варлаам, и с ним вместе провести мою жизнь до конца... Если же ты, отец, будешь насильно удерживать меня здесь, то скоро увидишь меня умершим от печали...
Не понимая в своем ослеплении благодатного состояния своего сына, Авенир, по совету одного из своих приближенных, прибегнул к последнему средству отвлечь Иоасафа от обладающих им мыслей: он передал ему в управление половину своего царства, рассчитывая, что разносторонняя и обширная деятельность рассеет и даст иное направление его мыслям.
Действительно, произошла успокоительная перемена в жизни царевича. Увидев, как много добра можно делать при помощи царской власти, он вспомнил слова, которые сказал ему, между прочим, Варлаам, что «и в миру можно послужить Богу».., и с полным рвением предался великим царственным заботам о благосостоянии своих подданных; но главною его заботою было – искоренение идолопоклонства и просвещение своего народа христианскою верою.
Усердно молился он о помощи Божией в этом труде его, усердно молился и о просвещении отца своего, и молитва его была услышана. Наконец и царь Авенир уразумел истину, и сам сын, приготовив его к принятию крещения, иринял отца своего от купели. Тогда, по примеру царя, быстро последовало обращение ко Христу и его подданных.
Царь Авенир, просветившись верою Христовой, последние годы своей жизни провел в покаянии, посте и молитве, предоставив сыну своему управление всем государством. По смерти же Авенира Иоасаф, передав правление в надежные руки, отрешился от мира ради давно желанной пустыни. Заменив свою царскую одежду жесткою власяницею, он отправился отыскивать Варлаама и, найдя его, наконец, в пещере, в одной отдаленной пустыне, поселился с ним здесь навсегда.
После многолетних иодвигов под руководством святого отшельника, Иоасаф присутствовал и при блаженной кончине столетнего старца Варлаама и, похоронив его, до конца жизни продолжал подвизаться одиноко. Когда же наступило время и его преставления, то был предан погребению и положен возле своего наставника подвизавшимся невдалеке отшельником. – Время жизни и кончины Иоасафа – неизвестно.