Житие преподобных отец наших Симеона, Христа ради юродивого и Иоанна, спостника его

Память 21 июля

Во дни благочестивого царя Иустиниана, когда христолюбивые люди стекались в Святой Город Иерусалим на праздник Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня, по Божиему промышлению пришли из Сирии в Иерусалим на поклонение честному древу Креста – двое юношей. Имя одного – Иоанн, а другого – Симеон; оба знатные и богатые.

Иоанну в это время было от рода 24 года; он имел молодую жену и жил при старике отце, а мать у него уже умерла; а Симеон был еще холост и имел только вдовую старуху мать, 80 лет. Оба эти юноши, происходившие из одной страны и сдружившиеся между собою в Христовой любви, пробыли вместе в Иерусалиме довольно времени, обходя и поклоняясь святым местам. – Когда они, возвращаясь к себе, спустились в долину Иерихунтинскую и, проезжая подошвой горы, миновали город, то увидели по берегам священной реки Иордана монастыри. Тогда Иоанн, обратясь к Симеону, спросил:

– Знаешь ли, кто живет в тех обителях?

– А кто в них обитает? – пожелал узнать Симеон.

– Ангелы Божии живут в них, – отвечал Иоанн.

Симеон же, подивившись и вздохнув, спросил:

– А можем мы их видеть?

– Если захотим начать такую же, как они жизнь, – отвечал Иоанн, – то, без сомнения, усладимся лицезрением и беседою их.

Оба они ехали верхом; теперь же сошли с коней, отдали их своим слугам, приказав:

– Ступайте, не спеша, впереди нас.

Итак, слуги вели коней впереди, а они, следуя издали, рассуждали, как бы спасти свои души. Идя понемногу, они подошли к перекрестку: один путь, многолюдный, вел в Сирию, куда и им надлежало идти, а другой путь вел к Иордану, где виднелись монастыри. Указывая Симеону пальцем на дорогу, ведущую к Иордану, Иоанн сказал:

– Вот путь, ведущий к жизни.

А, показывая на дорогу, лежащую по направлению к Сирии, прибавил:

– Этот же путь приводит к гибели. Итак, брат, станем здесь на распутии, помолимся Богу, чтобы Он научил нас, каким путем следует идти.

И, преклонив колена, они начали горячо молиться:

– Боже! Боже! Боже! желающий спасения всему миру! Яви волю Свою твоим рабам и укажи нам путь, которым мы должны идти!

Помолившись довольно времени, Иоанн и Симеон бросили жребий, и жребий выпал идти по дороге, ведущей к Иордану. Тогда преисполнились они великой духовной радости со смирением благодарили Бога. И тотчас забыли о своих родных, – один отца и жену, а другой – мать, презрели свои богатства и как бы за сон сочли все привлекательное и услаждающее в этом мире. И обняв друг друга, облобызались святым лобызанием, и пошли по пути к Иордану, которым действительно, достигли вечной жизни. И устремились с радостью, как Петр и Иоанн к живоносному гробу Христову (Ион. 20:1–10), укрепляя увещевая друг друга: Иоанн боялся, чтобы как-нибудь сожаление о состарившейся матери не отклонило Симеона от доброго намерения, а Симеон точно так же боялся за Иоанна, чтобы любовь к молодой жене, подобно тому, как магнит железо, не отвлекла его от предпринятого пути. – Поэтому они обращались друг к другу со словами духовного наставления и утешения. Иоанн говорил Симеону:

– Не унывая и не ослабевай, возлюбленный брат! Ибо я надеюсь на Господа, Который возродил нас в нынешний день. Да и какая польза для нас от мирской суеты? Или какую найдем помощь в богатствах в день Страшного Суда? Не скорей ли они повредят нам? Точно так же наша юность и телесная красота – разве они всегда с нами? Не изменятся ли от старости и не погибнут ли от смерти? Да мы и сами не знаем, дождемся ли старости, ибо и юноши, не ожидающие смерти, умирают.

А Симеон со своей стороны убеждал Иоанна:

– У меня, брат, нет ни отца, ни братьев, ни сестер; есть одна только родительница моя, уже престарелая, и не столько о ней соболезную, сколько боюсь в своей душе за тебя, чтобы не отвела тебя с этого благого пути мысль о прекрасной и любезной жене твоей, с которой так недавно сочетался ты браком.

Так, беседуя между собою, шли они вперед. И о том молили они Бога, да покажет им Свою волю, в каком бы монастыре им постричься. И выбрали для себя такое знамение: в каком монастыре найдут они отворенные ворота, в тот, значит, Бог и повелевает им войти. Случилось им прийти в монастырь преподобного Герасима, в котором игуменом был муж боговдохновенный, по имени Никон; ему было возвещено Богом о пришествии этих двух юношей, возгоревшихся Божественною любовью. Ибо Никон видел в тот день во сне Господа, говорящего ему:

– Встань, отвори двери ограды, да войдут сюда Мои овцы.

Игумен, поднявшись, пошел и отворил монастырские ворота и сел около них, ожидая прихода овец Христовых. Иоанн же и Симеон, приближаясь к монастырю, когда увидели отворенные ворота и у ворот сидящего старца, возрадовались великой радостью. И обратился Иоанн к Симеону:

– Доброе это знамение, брат, – вот монастырь отворен и привратник сидит, как будто нарочно, ожидая нашего прихода.

Когда они приблизились к воротам, игумен встал и сказал:

– Хорошо сделали, что пришли вы, агнцы Христовы.

И приняв их ласково, ввел в монастырь и угостил их пищей телесной и духовной; как странников он успокоил в ту ночь Симеона и Иоанна. Наутро игумен обратился к ним с таким словом:

– Прекрасна и угодна Богу любовь ваша, которую вы к Нему единодушно питаете, о дети! Но вам надо тщательно блюстись, чтобы не угасил ее в вас враг нашего спасения. Путь ваш хорош, но не надо ослабевать на нем, пока не будете увенчаны. Похвально намерение ваше, но не нерадите, чтобы не охладела в сердцах ваших теплота духовная. Хорошо, что вы поставили вечное выше временного. Конечно, доброе дело служить родителям по плоти, но без сравнения выше служить Отцу небесному. Милы братья по плоти, но гораздо спасительнее духовные. Полезны друзья, которых вы имеете в миру, но много лучше приобрести друзей среди святых угодников Божиих. Сильны ходатаи и заступники ваши пред князьями, но всё же не таковы, как ангелы, ходатайствующие за нас пред Богом. Хорошо и милостыню давать нищим Бога ради; но никакое приношение не благоприятно столь Богу, как душу и волю свою предать Ему всецело. Приятно наслаждение сей жизнью, но ничтожно по сравнению с наслаждениями райскими. Прекрасно и всеми любимо богатство, но никак не сравнится с теми сокровищами, «не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку» (1 Кор. 2:9).

Приятна и красота юности, но ничто в сравнении с достоинствами Прекраснейшего всех сынов человеческих. Прекрасно стать воином царя земного, но непродолжительно и опасно это служение. А быть воином Царя небесного значит торжествовать над всею вражьею силою.

С таковыми и подобными этим наставлениями обратился к ним преподобный игумен и, видя обильные слезы, текущие из глаз их, сказал Симеону:

– Не жалей, не плачь о сединах госпожи твоей матери, ибо за твои труды Бог лучше ее утешит, нежели сам ты, находясь при ней. Если бы даже ты неотступно был при ней и то не знал бы наверно, – ты бы ее раньше похоронил, или она тебя. И умер бы ты без угождения Богу, не имея ничего, что могло бы избавить тебя от будущих зол после смерти: ибо ни материнские слезы, ни отцовская любовь, ни богатство и слава, ни брачный союз, ни любовь к детям не могут умолить страшного Судию, а только – добродетельная жизнь, подвиги и труды, подъятые ради Бога!

Потом, обратившись к Иоанну, сказал:

– И тебе, о чадо! Да не влагает враг таковых мыслей, чтобы ты стал рассуждать в уме своем: кто без меня поддержит престарелого отца и прокормит? Кто утешит рыдание супруги моей? В самом деле, если бы вы предоставили их одному Богу, а сами пошли работать другому, то вы по справедливости сокрушались бы о них. А так как Единый есть Бог, Которому вы поручили родителей своих, и из любви к Которому оставили их, то должны знать, что Он Сам промыслит о них. Подумайте также и о том, что когда были вы в миру и трудились для жизни временной, благость Господня заботилась о вас и щедро наполняла дом ваш; тем более Господь позаботится о домах ваших ныне, когда вы пришли трудиться Ему всем сердцем, желая совершеннее благоугодить Ему. Вспомните О дети! Ответ Господа, желавшему следовать за Ним и сказавшему: «Господи! позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего». Господь сказал: «Иди за Мною, и предоставь мертвым погребать своих мертвецов» (Мф. 8:21–22). Так и вы с непреклонною волею и твердым сердцем идите во след Христа. Ибо, если бы земной и смертный царь призвал вас к себе, желая сделать вас постельничими или советниками, разве вы не пренебрегли бы вашими домашними и не пошли бы со скоростью к царю, чтобы служить ему в славе и чести и услаждаться лицезрением и милостью его? И это бы вы сделали из-за краткого времени, пока он захотел бы почтить вас перед своими вельможами.

Иоанн же и Симеон отвечали:

– Истинно так, отче!

И продолжал игумен:

– Тем с большею О дети! Должны мы поспешностью и усердием идти на зов Царя небесного, призывающего нас к чести, которой уподобиться и с которой сравниться не может никакая самая высокая мирская почесть. Мы должны послушать Бога, призывающего нас к Себе, помня любовь Его к нам, ради которой Он не пощадил Своего Единородного Сына, но предал Его за нас на кровавую смерть, чтобы сделать нас сынами Своими; и если бы за это мы пролили всю нашу кровь, то и тогда не воздали бы нисколько по достоинству в сравнении с явленной Им благостью и любовью: потому что нельзя приравнять кровь царскую крови рабов.

Сказав всё это им и догадываясь, что Симеон и Иоанн, одетые богато, выросли, не зная нужды, боговдохновенный игумен, хотя и видел их горячее усердие к Богу, всё-таки советовал им не тотчас возлагать на себя иноческий образ, но подождать некоторое время: пусть сами себя испытают, – смогут ли вынести тягость подвижнической жизни. А они, упавши к ногам его, молили его со слезами, чтобы он безотлагательно постриг их и облек в святой чин.

После того старец, желая их испытать, взял отдельно Иоанна и говорит ему:

– Я уже убедил твоего друга, чтобы он еще на год остался в миру.

– Если ему угодно, – возразил Иоанн, – пусть остается, я же не в состоянии так долго ожидать пострижения, но умоляю тебя, отче, тотчас совершить надо мной, то чего жаждет душа моя.

Симеон же, видя их отдельно беседующих, сказал старцу:

– Не медли, отче, слушая доводы Иоанна; трепещет за него у меня сердце, что затужит он о супруге своей, с которою в нынешнем году сочетался браком, богатой и прекрасной, и ради нее да не уклонится от любви к Богу.

Иоанн также обратился к старцу со слезами (очень он был склонен к слезам):

– Молю тебя, отче, немедленно постриги нас, чтобы не погубить дорогого мне брата. У него мать, которая так сильно любит его, что не может жить, не видя его, и боюсь за него, чтобы, вспомнив о любви к нему матери, не отшатнулся от любви к Богу; итак не перестану печаловаться, пока не увижу его постриженным.

Старец же, видя их взаимную заботу друг о друге, и по опыту зная, что Бог не постыжает, не отвергает прибегающих к Нему всею душою и твердою верою, не медля более, ввел их в церковь и постриг в начальный иноческий образ. Когда же совершалось их пострижение, Иоанн сильно плакал, а Симеон тайно толкал его, давая знать, чтобы он молчал, – он думал, что тот плачет об отце и жене своей. Но тот изливал слезы от горячей сердечной любви к Богу.

После пострижения и по совершении святой литургии, игумен опять простер к ним продолжительное поучительное слово, ведая своим прозорливым духом, что недолго пробудут они в его монастыре, так как Бог призовет их на еще более совершенное житие.

Тот день пришелся в субботу, и хотел игумен наутро, в воскресенье, возложить на них совершенный чин ангельского образа.

И стали говорить некоторые из братий Иоанну и Симеону:

– Блаженны вы, потому что наутро возродитесь и будете чисты, как бы только что родились; вы очиститесь от ваших грехов, как будто только в этот день получили крещение.

А те, не понимая того, что говорили им, изумились и ужаснулись и, придя к святому игумену в субботу вечером, молили его такими словами:

– Не крести нас, отче, потому что мы христиане и дети христианских родителей, вновь рожденные погружением святого крещения.

Игумен же, не понимая слов их, спросил:

– Кто вас хочет крестить, О дети?

Они отвечали:

– Слышали от братий, что наутро будем крещены.

Тогда игумен, поняв, что братия говорили им о святом ангельском образе, сказал:

– Хорошо объяснили вам отцы: потому что наутро хотим облечь вас в совершенный чин ангельского образа, который освободит вас от всех сделанных вами в мире прегрешений, подобно второму крещению.

Иоанн же и Симеон не знали, что такое совершенный чин ангельского образа. И приказал игумен позвать брата, которого в прошлую неделю посвятил в тот совершенный чин, чему еще не исполнилось 7 дней, так что брат носил постоянно, по уставу монастырскому, все одеяния святого чина. Когда этот брат пришел, Иоанн и Симеон, увидев его, припали к ногам игумена и молили, чтобы он тотчас же, еще вечером, облек их в этот чин.

– Мы люди, – говорили они, – не знаем, проживем ли эту ночь и увидим ли утро, и, вдруг, отойдем от этой жизни, не получив такого венца, радости и славы, в какой видим этого брата.

Уразумел игумен, что они созерцают какое-то видение, и отпустил призванного брата обратно в келью. Когда тот ушел, опять Иоанн и Симеон усиленно стали просить игумена:

– Отче, Бога ради, тотчас облеки нас в одежды, которые мы видели на том брате: поистине в монастыре твоем не видели ни одного в такой славе, как брат тот.

– Что видели вы, дети, на том брате? – спросил их игумен.

Они отвечали:

– Видели на голове его пресветлый венец и вокруг сияние, и какие-то лики светолепные, со свечами в руках, окружали его с удивительным пением.

И подивился игумен такой душевной их чистоте и сказал им:

– Наутро и вы, по благодати Святого Духа, получите такой же венец и славу вместе со святым ангельским чином.

Когда наступил воскресный день, игумен совершил над ними тот святой чин, и оба видели друг на друге венцы, сияющие на их головах, и ночью видели лицо друг друга ясно, как днем: и такой радостью исполнилась душа их, что они не желали вкусить ни пищи, ни пития.

По прошествии 2 дней, после принятия совершеннейшего чина, случилось им встретить того прежде названного, виденного в славе, брата, облеченным во вретище и выполняющим монастырское послушание, – они не видели над ним прежней славы и венца и удивлялись. Симеон же сказал Иоанну:

– Поверь мне, брат, что, по истечении 7 дней, и мы не будем видеть друг над другом блестящего венца и сияния, как теперь.

Иоанн спросил:

– Итак, чего ты хочешь для себя еще, брат?

– Послушай меня, – отвечал Симеон, – я хочу, чтобы мы, как вышли из мира, так и отсюда уйдем на еще более безмолвное пустынное житие; ибо с тех пор как облек нас честной игумен во святой сей образ, разгорелось мое сердце от некоторого чудесного желания, и душа моя никого не хочет видеть, ни говорить, ни слышать чей-нибудь голос, но желает оставаться в полнейшем от всех удалении и в глубоком молчании.

– Что будем есть, живя в пустыне? – возразил Иоанн.

Симеон отвечал:

– А что едят другие пустынножители, о которых слышали из уст поучающего нас игумена? Питающий тех пропитает и нас, и, думаю, игумен так много говорил нам о пустынножителях из желания, чтобы и мы избрали пустынножительство.

Иоанн опять возразил:

– Но мы еще не научились петь псалмы по уставу монастырскому?

– Спасший угодивших Ему ранее Давида, – успокоил его Симеон, – спасет и нас, и как научил Он слагать псалмы Давида, пасшего овец в пустыне, так и нас научит. Не ослушайся меня, брат, но как вместе посвятили мы себя Богу, так и потрудимся для него вместе.

Иоанн согласился, говоря:

– Как ты хочешь, так и сделаем; но как мы выйдем из монастыря, двери которого на ночь запирают?

Иоанн отвечал:

– Отверзший нам днем, откроет и ночью.

Когда они таким образом согласились и порешили и когда наступила ночь, игумен увидел во сне некоего почтенного мужа, святого по виду, открывающего монастырские ворота со словами:

– Выходите, овцы Христовы, на свое пастбище.

Тотчас, поднявшись, он поспешил к воротам и нашел их открытыми и, думая, что Иоанн с Симеоном уже вышли, сел печальный, вздыхал и думал:

– Не достоин был я принять молитвы отцов моих, ибо не я, а они были отцами и учителями. О какие драгоценные камни (как сказано в Писании) не узнанные лежат на земле, многими видимые, но не многими ценимые!

Когда игумен так размышлял в себе и сокрушался, вот, вышли из своей кельи к воротам рабы Христовы, чтобы покинуть монастырь. И увидел игумен идущих впереди них прекрасных юношей с ярко горевшими свечами. Иоанн же и Симеон юношей тех не видели, но, заметив открытые врата, сильно обрадовались, что не лишились своей надежды. Когда же увидели у ворот старца, испугались и хотели вернуться, не догадываясь, что это игумен. Игумен же подозвал их словами:

– Не бойтесь, чада, идите во имя Господне!

Они же, узнав, что это игумен, еще более обрадовались и поняли, что Бог, открыв ему ранее об их приходе, указал и отшествие их, и поклонились старцу со словами:

– Благодарим тебя, отче, но как достойно возблагодарим Бога и честную твою главу, не знаем. И кто из нас мог надеяться сподобиться таковых даров? Какой царь мог бы почтить нас таким саном? Какие сокровища обогатили бы нас столь скоро? Воды каких бань так очистили бы наши души? Какие бы родители могли нас так любить и спасти, как ты, честный отче?! О Христе ты нам отец и мать, владыка, пастырь и наставник, и руководитель! Через тебя получили не похищаемое сокровище и нашли бесценную жемчужину спасения; узнали, поистине, силу второго крещения, как поведали нам отцы. Просим же твое блаженство, отче, чтобы помолившись о нас, отпустил нас рабов твоих идти, куда нам укажет Бог: ибо от всей души мы пожелали послужить Ему и поминай, отче, своих овец, коих принес Богу в жертву.

Всё это произнесли они с великими слезами. Плакал и игумен от душевной радости, видя столь великое желание их служить Богу. Наконец, поставив Симеона направо, а Иоанна налево и воздев руки к небу, произнес молитву:

– Боже праведный и славный! Боже великий и крепкий! Боже Предвечный и Вечный! приклони ко мне грешному слух в час сей! Услышь меня, Господи, обещавший послушать всех, истинно служащих Тебе! Направь стопы рабов Твоих этих и ноги их поставь на путь мира. Будь Помощником сим незлобивым отрокам и сохрани их целыми, как голубей; запрети всем нечистым духам, да не приближаются к ним, но да бегут далеко от лица их. Возьми щит и латы и восстань на помощь им; обнажи меч и прегради [путь] преследующим их; скажи душе их: «Я – спасение твое!» (ср. Пс. 34:3). Соделай, да удалится от их мысли всякое малодушие и ужас, и да сгинет всякая гордыня и самомнение и всякая злоба; да утихнет всякое разжжение плоти, случающееся от природы и от бесовского искушения; да освятится их тело и душа, и дух их просветится светом благодати Твоей, да возрастая духовно, перейдут в возраст мужа совершенна и сподобятся получить часть среди угодников Твоих, восхваляя Тебя со святыми Ангелами и всегда поклоняясь Тебе – Отцу, Сыну и Святому Духу, Богу Единому в Троице вовеки, аминь!

Потом, обратившись к рабам Христовым, со слезами произнес:

– Бог, Которого вы избрали, О добрые дети! И к Которому вы прибегли, да пошлет Он ангела пред лицом вашим, который приготовит вам безбоязненный путь и пойдет впереди вас, избавляя вас от вражеских сил, как Иакова от Лавана и от Исава (Быт. 31:1–55, 32:1–32, 33:1–20), и – Даниила от пасти льва! (Дан. 6:1–28)

И, обняв их обоих, опять обратился с молитвою к Богу:

– Спаси, Боже, спаси возлюбивших Тебя всем сердцем: ибо Ты праведен, Господи. Не оставь тех, которые оставили ради Тебя всё суетное!

Затем опять обратился к ним:

– Берегитесь, чада! потому что выходите на страшную брань, но не бойтесь! Силен Бог и не пошлет вам искушений выше меры. Подвизайтесь, дети, и да не будете побеждены врагом; стойте мужественно, имея броней святой иноческий чин ангельского образа. Но помните Сказавшего: «Никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия» (Лк. 9:62). Не будьте ленивы и унылы, начиная сей путь Господень, чтобы и на вас не исполнилась притча о начавшем ставить столп: «Этот человек начал строить и не мог окончить?» (Лк. 14:30). Мужайтесь, дети, зная, как ничтожна борьба и как велик венец, как непродолжителен труд и вечно отдохновение.

Пока они упражнялись в таких беседах, подошло время звонить к утрене, и им нужно было выходить из монастырских ворот; Симеон, отведши игумена отдельно, сказал ему:

– Молю тебя, отче, ради Господа, помолись усердно за брата моего Иоанна, да изгладится из ума его память о жене, чтобы вследствие вражеского искушения, не оставил меня, и я истаю от сожаления о разлуке с ним; помолись и об отце, родившем его, да утешит его Господь, чтобы он не печалился об оставившем его сыне.

Также и Иоанн, отведши старца в сторону, умолял:

– Бога ради, отче, не забудь в святых твоих молитвах брата моего Симеона, да не удалится от меня к матери, увлекаемый любовью к ней; иначе пристань послужит нам местом потопления.

Удивился старец таковой между ними любви и, обещав молиться за них, благословил их, ограждая крестным знамением, и отпустил с миром.

Отошедши от преподобного игумена, рабы Христовы, Симеон и Иоанн, молились:

– Боже! по молитвам раба Твоего, отца нашего Никона, Сам веди нас куда Тебе угодно; ибо мы странники и не знаем ни места, ни страны, куда бы обратились, но, стремимся к Тебе, хотя, быть может, в глубине пустыни ждет нас смерть.

Потом обратился Иоанн к Симеону:

– Что теперь будем делать, брат? Куда пойдем?

Симеон отвечал:

– Пойдем направо, потому что всё что правое, то хорошо.

И пошли на правую сторону; было же то промышлением Божиим: Господь не оставляет рабов Своих. Пройдя порядочно, они подошли к Мертвому морю и нашли близ моря и Иордана, впадающего в то море, место удобное и келью, где пребывал один пустынножитель, за несколько дней перед тем преставившийся ко Господу; были здесь и сосуды небольшие, и огород с насаженным овощем, которым питался преставившийся старец. Увидев это, рабы Христовы обрадовались так же сильно, как радуется нашедший значительное сокровище, и благодарили Бога, и, поселившись там, начали жить. Немного времени спустя, враг наших душ, диавол, не стерпев богоугодного жития рабов Христовых, начал войну против них, Иоанну влагая воспоминание о жене и отце, Симеону – любовь к матери. Они же, когда видели друг друга печальными, тотчас говорили друг другу:

– Стань, брат, помолимся вместе Владыке нашему Иисусу Христу, да сохранит нас от вражеских козней молитвами святого старца нашего Никона.

И когда молились они, скоро приходила к ним помощь Божия, отражающая от них вражеские наветы. Иногда искуситель влагал им желание отведать мяса и выпить вина; иногда показывал во сне родителей и сродников: или сокрушающихся о них, или же пирующих; то повергал их в уныние и леность, то, думая ужаснуть их привидениями, опять внушал им мысль вернуться в монастырь, как будто им было невыносимо пустынножительство. И разнообразными способами пестрый змей тот старался прервать праведное житие тех похвальных подвижников. Они же, помня свои обеты и светлые венцы, которые сначала видели друг над другом, а также помня наставления и слезы своего старца, превозмогали в служении Господу и утешались, часто ощущая в сердцах своих некоторую духовную сладость. После мужественного сопротивления вражеским искушениям, являлся им во сне преподобный Никон, то увещевал их, то молитву совершая за них Богу, то научая их псалмам и молитвам. И, пробудившись, они помнили наяву то, чему научились от него во сне и имели от того великую радость. Также точно и печаль, происходившую от воспоминания о домашних, облегчил им Господь, через два года, такими откровениями. Представилось Симеону в ночном сонном видении, что он посещает матерь свою в ее доме и говорит ей на сирском наречии:

– Ладохрелихем, то есть, не заботься, мать; ибо хорошо нам: я и господин Иоанн здоровы и водворены в царской палате и вот носим венцы, которыми увенчал нас царь, украсив нас светлыми одеждами; скажи также и родителю Иоанна, чтобы не тужил о своем сыне и, вообще, не заботьтесь о нас.

Много раз повторялось Симеону это видение, и из этого он понял, что его мать уже не печалится о нем, будучи утешена Богом. Точно так же и Иоанну в сонном видении являлось какое-то пресветлое лицо со следующими словами:

– Вот я сделал отца твоего беспечальным, вселив в него покой и радование и жену твою на этих днях возьму в мое царство.

Рассказывая друг другу о таковых видениях, Иоанн и Симеон радовались в своих душах и веселились о Боге Спасителе своем. И с тех пор не знали никакой печали первый – об отце и жене, а второй – о матери; но одна у них была забота – днем и ночью славословить Бога. То для них был труд не утомительный и забота без печали – постоянно творить молитвы, и в непродолжительное время они сделались достойными сосудами Святого Духа и сподобились созерцания Божественных откровений. Иногда они жили и отдельно друг от друга, но недалеко, не больше, как на расстоянии брошенного камня. И если одному из них приходила мысль вражеская, тотчас смущаемы прибегал к другому: ибо они открывали друг другу свои мысли и, молясь вместе, прогоняли наветы вражеские.

По прошествии некоторого времени, блаженный Симеон, сидя на отдельном месте. пришел в восторг и видит себя в своем отечестве, в городе Эдессе, навещающим больную мать, со словами:

– Как живешь, мать?

А она отвечает:

– Хорошо мне, сын мой!

Он же снова сказал ей:

– Иди, ничего не боясь, к Царю, ибо я умолил Его за тебя и приготовил тебе место хорошее, и когда Он захочет, то и я приду к тебе.

Пришед в себя после этого видения, Симеон понял, что в ту минуту умерла его мать, и поспешил к Иоанну, прося его, да помолится он о душе его матери, а сам, преклонив колена, так молился со слезами:

– Боже, жертву Авраама благосклонно принявший (Быт. 22:1–24) и не отвергший жертвы Иеффая (Суд. 11:1–40) и дары Авеля не презревший (Быт. 4:1–26), ради отрока своего Самуила явивший матерь его, Анну, пророчицей (1Цар. 1:1–28, 2:1–36) Ты, Господи мой, Господи! Меня ради, раба Твоего, прими душу доброй моей матери; помяни ее болезни и труды, принятые ради меня; помяни ее сокрушение и слезы, которые она пролила, когда я укрылся от нее к Тебе. Помяни грудь ее, которой она меня вскормила, надеясь иметь от меня помощь и утешение и не получив того, на что надеялась. Не забудь, Владыко, ее сердечные рыдания, причиненные мною, когда я оставил ее Тебя ради. Вспомни, сколько ночей не приходил сон на ее глаза, от постоянной мысли о своем сиротстве и моей юности. О как сокрушалась она сердцем, глядя на мои одежды, в которые уже не облекалось ее драгоценное сокровище! Помяни, скольких радостей и веселия лишил я ее моим от нее удалением, чтобы служить Тебе, моему и ее Владыке и Богу! Дай ей ангела Твоего хранителя сильного, который избавит душу ее от хитрых и немилостивых воздушных духов, желающих всех погубить. Повели, Боже мой, разлучиться душе ее от тела без болезни и страха и, как Благий, прости ей все согрешения, которые она соделала в сей жизни. Ей, Боже правосудный! Не переведи ее из печали в печаль, из беды в беду и от сокрушений к сокрушениям, но вместо печали, какою она скорбела обо мне, единственном сыне своем, подай ей радость и вместо горя веселие, приготовленное, Боже мой, для святых Твоих.

Молился с ним вместе и Иоанн о душе преставившейся. И, поднявшись с молитвы, утешал Иоанн Симеона:

– Вот, брат, Бог услышал твои молитвы и взял к Себе матерь твою; потрудись же еще со мной и оба помолим Господа, да покажет Свою милость и бывшей моей жене, да или приведет ее к иночеству, или возьмет к Себе от этого мира.

И оба о том молились.

Прошло не много времени, и Иоанн, находясь в восторге, увидел свою жену, сидящей в своем доме: пришла к ней Симеонова мать, взяла ее за руки и говорит:

– Встань, сестра моя, и пойдем ко мне, ибо украшенный дом дал мне Царь, Который сделал сына моего вместе с твоим мужем Своими воинами; перемени свои одежды и облекись в чистые.

И тотчас она, встав, переменила одежды и пошла вслед за ней. Из этого видения понял Иоанн, что умерла жена его и вместе с матерью Симеона поселилась в месте праведных, и сильно возрадовался. С этого времени оба стали беспечальны и пробыли в пустыне, живя вместе, претерпевая всякое злострадание, 29 лет, мужественно борясь с невидимыми врагами и, по Божией благодати, побеждая их и прогоняя. А особенно Симеон в столь великое пришел бесстрастие, что тело его стало, как будто, бесчувственное дерево, не ощущающее никакого сильного желания, так как все члены его были умерщвлены.

Однажды Симеон сказал Иоанну:

– Нет больше нам, брат, нужды оставаться в пустыне, но, послушай меня, пойдем, послужим спасению других: здесь мы только себе помогаем, а награды за помощь другим не имеем. Не Апостол ли говорит: «никто не ищи своего, но каждый [пользы] другого», еще: «угождаю всем во всем, ища не своей пользы, но [пользы] многих, чтобы они спаслись» (1Кор.10:24, 33). И еще: «для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых» (1 Кор. 9:22).

Сказал ему на это Иоанн:

– Думаю, брат, что сатана, возненавидев наше уединение, внушил тебе такую мысль, но воспротивься ему и останься здесь, дабы подвиг наш, который мы здесь начали и на который мы призваны Богом, мы и окончили в этой пустыне.

Симеон возразил ему на это:

– Поверь мне, брат, что я здесь более не останусь, но по силе Христовой иду и поглумлюся над миром.

Иоанн стал говорить ему:

– Я еще не достиг такого совершенства, чтобы мог глумиться над миром; боюсь, чтобы как-нибудь он не посрамил меня и не лишил меня благодати Божией. Умоляю тебя, добрый мой брат, ради Господа, соединившего нас, не оставь меня смиренного, не отлучайся от своего брата; ты знаешь, что после Бога я не имею никого, кроме тебя одного, брат мой; от всех отказался и привязался к тебе одному. А ты хочешь теперь, как в море, оставить меня в этой пустыне одного. Вспомни день, когда мы бросили жребий и пошли вместе служить Господу и обещали не разлучаться друг с другом. Вспомни тот час, когда преподобный отец наш Никон облек нас в святой великий ангельский образ, и были мы оба, как одна душа и все дивились любви нашей. Не забудь слов великого старца, которыми он нас утешал и увещевал ночью, когда мы выходили из монастыря; не оставляй меня, брат, молю тебя, чтобы как-нибудь не погиб один без тебя, и Бог взыщет с тебя за мою душу.

Симеон вразумлял его:

– Считай меня, что я умер; в самом деле, если бы я умер, не оставался ли бы ты один? Поверь же, что если пойдешь со мною, поступишь хорошо; если не пойдешь, – твоя воля; я же всё равно здесь не останусь, но иду, куда велит мне Бог.

Иоанн понял, что это от Бога внушение его брату, чтобы шел из пустыни в мир и не стал больше ему прекословить. Сокрушаясь же о разлучении своем с братом, так сказал ему:

– Смотри возлюбленный Симеон, чтобы собранное в пустыне не рассыпал мир, и что преуспел, благодаря молчанию, то пусть не повредится от мирской молвы; да не погубит сон твоих всенощных бодрствований и мирские утехи да не рассеют иноческого созерцания. Берегись, чтобы вид женщин, от коих Бог сохранил тебя до нынешнего дня, не погубил твоего целомудрия и страсть к собиранию имущества не похитила твоей пустынно нестяжательности, – чтобы посты твои не порушились вкушением многоразличных снедей и чтобы не уничтожились плачь твой от смеха, а молитва – от лености. Если ты и получил, возлюбленный, от Бога такую силу, что можешь невредимо для спасения твоего пребывать в мире, среди людей, всё-таки храни бережно сердце твое от того, что будешь делать перед людьми телом; в том пусть не принимает участия воля, пусть не прикоснется душа твоя к тому, к чему прикоснется рука, и сердце не будет иметь удовольствия от того, что будут вкушать уста и вместе с выступающими ногами да не возмутится внутренний покой, и всё творимое вне да не ощутится внутри, и твой ум пусть сохранится безмятежным. Я радуюсь о твоем спасении, только ты молись обо мне Богу, чтобы не разлучил Он нас в будущем веке друг от друга.

– Не бойся, любезный брат мой Иоанн, – отвечал ему на это Симеон, – что я хочу делать, то не по моей воле, а по Божиему хотению и ты узнаешь, что мое дело угодно Богу из того, что приду к тебе до своей смерти и приветствую тебя и позову тебя с собою и через немного дней пойдешь за мною.

Побеседовав так, оба стали на молитву и долго молились со многими слезами. Потом, несколько раз обняв друг друга и облобызав уста и грудь, отпустил Иоанн Симеона, далеко проводив его: не хотелось ему разлучаться с ним. И каждый раз как говорил ему Симеон:

– Возвратись уж, брат Иоанн, – слова эти были для него, как острый меч, отделяющий душу от тела. В конце концов, облобызав друг друга, они расстались: Симеон пошел в мир, а Иоанн возвратился в пустыню, проливая из глаз слезы.

Вышед из пустыни, блаженный Симеон пошел в святой град Иерусалим: ибо сильно желал видеть святые места, которых не видал столько лет и, дойдя до святой Голгофы, оставался там три дня, приходя и поклоняясь честному и животворящему Кресту и святому Гробу Господню. Прилежно он молился Богу, чтобы Господь скрыл дела его перед людьми, пока не преставится из здешнего мира, чтобы тем избежать пустой славы и гордости, которая погубила и низвергла даже ангелов с неба, но пусть все принимают его за безумного и несмысленного и да получит просимое. Господь слушает молитвы истинных рабов Своих и внимает прошению их.

И сколько, после того, творил чудес угодник Божий: бесов изгонял, будущее предсказывал, болезни всякие исцелял, от скоропостижной смерти избавлял, неверных приводил к вере, грешных убеждал к покаянию; тем не менее люди не могли узнать всей его святости, так как Бог скрывал ее от них, но даже до самой смерти считали его юродивым и бесноватым. Он и сам умел свои чудесные дела, совершаемые по Божией благодати, скрывать извне являемым юродством, как покажет это последующий рассказ. Пусть не соблазнится кто-либо читая про некоторые странные и вызывающие смех действия, которые святой Симеон творил в притворном юродстве, глумясь над пустым и горделивым миром, но обсудит каждый слова апостольские: «если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным» (1 Кор. 3:18–19). И еще: «мы безумны Христа ради, потому что немудрое Божие премудрее человеков» (1Кор.4:10, 1:25). Из Иерусалима пошел преподобный Симеон в город Эмессу и там начал свое Христа ради юродствование: подходя к городу, увидел на сорной куче дохлого пса; сняв свой пояс, он привязал пса за ногу и повлек его в город, быстро прошел через ворота и тащил по улицам. Собралось множество детей, которые бежали за ним с криком:

– Монах юродивый, монах юродивый!

И бросали в него камнями и били палками. А утром в воскресенье, он вошел в церковь при начале литургии, имея за пазухой орехи. Прежде всего Симеон начал гасить свечи, а когда хотели его выгнать, он, вскочив на амвон, бросал орехи в женщин и едва с большим трудом могли изгнать его из храма. Он же, убегая, опрокинул продаваемые хлебы и так сильно был избит хлеботорговцами, что едва остался жив. После того, один харчевник, продавец съестных предметов и сочива, нечестивец, державшийся Севировой ереси, увидав блаженного старца и, не подозревая его юродства, обратился к нему со словами:

– Что бродишь, старец? Поди ко мне и продавай сочиво, бобы, крупу и прочую снедь.

Он тотчас согласился и, севши в каморке того человека, начал даром раздавать припасы приходящим нищим, и сам их ел, потому что не вкушал пищи целую неделю. И когда всё раздал и ничего не собрал денег, то человек тот начал сильно бить его и вырвал у него бороду и выгнал их своего дома; но старец, не уходя, сел у ворот. Через час, услышав, что жена харчевника потребовала горячих углей, чтобы возжечь фимиам, побежал к печи и, не найдя совка, взял горстями горячие уголья и принес к госпоже, чтобы положила ладан для каждения. Увидав это, она ужаснулась закричала и закричала на него:

– Что ты делаешь? Зачем ты сжигаешь руки свои?

А он переложив огонь в свою одежду, сказал:

– Если не угодно тебе, чтобы я кадил руками, то буду кадить одеждою.

И, положив ладан, кадил, пока не угасли угли. Видя руки и одежду его невредимыми от огня, муж и жена сильно изумились и присоединились потом к кафолической церкви, а старца стали почитать святым: но он бежал из того дома и не вернулся, пока то чудо не пришло в забвение.

Когда он юродствовал в городе, один содержатель корчмы взял его к себе и держал его, как раба. Был же он нрава жестокого и немилосердного и редко когда давал старцу пищи, хотя ради него и получал много прибыли, так как горожане говорили, глумясь:

– Пойдем пить в корчму, где юродивый.

Старец своим юродством веселил пивших. Однажды приполз змей, пил вино из сосуда и, выпустив в него яд, уполз. Никого не было тогда в комнате, и юродивый был вне дома, кривляясь среди народа и пляша под игру бубна. Спустя некоторое время, он вошел в дом и увидел над сосудом никому не видимое слово: «Смерть».

Поняв случившееся, старец взял палку и разбил сосуд, полный вином, и вино пролилось. В ту минуту пришел корчемник и, увидев, что старец разбил сосуд, схватил ту же палку и бил его без милосердия, пока не устал сам, и выгнал его из дома. Наутро старец опять пришел в корчму и как бы прятался от своего господина. И опять приполз змей, стал пить вино из другого сосуда; увидав это, корчемник схватил палку и, думая убить змея, ударил по сосуду; змей уполз, а сосуд разбился и вино пролилось; не только сосуд тот, но и стаканы, стоявшие поблизости от него, разбились. Старец же, стоя позади, вскричал:

– Видишь, что не я один, безумный, разбивал сосуды, но и ты то же делаешь.

Тогда корчемник, поняв, почему Симеон разбил вчера сосуд с вином, раскаялся, что безвинно бил жестоко Симеона, и стал почитать его как святого. Старец же, не желая себе почитания, а желая бесчестия и поругания и мудро прикрывая видом юродства свое ангельское во плоти житие, сделал следующую вещь: в один день, когда жена корчемника одна почивала в своей комнате, а муж ее продавал вино, пришел к ней старец и начал снимать с себя одежды, делая вид, что хочет лечь с ней. Она, видя то, закричала, и прибежал корчемник, которому жена сказала:

– Выгоните этого проклятого юрода, потому что он хочет меня насиловать.

Муж подверг старца заушению и выгнал его вон на стужу: был сильный холод и дождь, и сел старец вне дома, терпя холод в одной ветхой и разорванной одежде. С тех пор не только сам корчемник не считал его за святого, но и другим, если кто говорил, что Симеон юродствует Христа ради, с клятвою утверждал:

– Поистине, бесноватый и помешанный он, к тому же и блудник: хотел жену мою насиловать, и мясо ест и другие неподобные дела творит, как не знающий Бога.

Ибо преподобный, много раз, после семидневного голодания, при всех ел мясо, нарочно для того, чтобы не только юродивым, но и грешником все считали его. Для большего же обнаружения своего мнимого безумия, отлагая человеческий стыд, много раз ходил он по базару нагой, как бы бесплотный, истинный подражатель бесплотным. Дьякон, служивший при церкви в том городе, по имени Иоанн, муж добродетельный и богоугодный, хорошо зная притворное, ради Христа, юродствование Симеона, увидав однажды старца не то от голодания, не то от тягостей, подъемлемых при юродствовании, сильно ослабевшего телом и, желая его, как бы шуткой, вымыть, спросил:

– Пойдешь в баню вымыться, юродивый?

А тот, засмеявшись, сказал:

– Пойду, пойду.

И тотчас сняв с себя рубище, и свив его, положил себе на голову. И сказал ему дьякон:

– Оденься, брат, ибо если идешь нагой, я не иду с тобой.

Старец отвечал ему:

– Я дело прежде самого дела сделал, и если не хочешь со мной идти, то предупрежу тебя.

С этими словами побежал вперед. Было же 2 бани: одна мужская, другая – женская; он, оставляя в стороне мужскую, пошел к женской. Дьякон же, настигнув его, закричал:

– Постой, юродивый, не ходи туда; ибо то женская баня.

Обратившись к нему, Симеон сказал:

– Всё равно там горячая и холодная вода, и тут горячая и холодная, другого особенного ничего нет ни там, ни здесь.

С этими словами устремился вперед и, голый, вошел в баню, и сел среди женщин. Те тотчас все на него бросились, били его и выгнали от себя. После того, дьякон, особенно, наедине, спросил святого:

– Отче, как чувствовала себя твоя плоть, когда ты, голый, вошел к нагим женщинам?

Старец отвечал:

– Поверь мне, брат, что всё равно, как дерево среди дерев, так и я был среди них, не ощущая, что имею тело, не думая, что среди телесных существ нахожусь, но вся моя мысль была устремлена на Божие дело.

Такое бесстрастие своего умерщвленного тела, открыл блаженный тому дьякону, от которого не таил и всего жития своего, видя в нем истинного раба Божия. И стала между ними обоими дружественная любовь о Христе и знали они богоугодные дела друг друга.

Юродствуя, преподобный Симеон не себя одного, но и других спасал: многих грешников приводил к покаянию, наставляя словами и делом. Один юноша впал в грех прелюбодеяния и тотчас, по Божию наказанию, предан был в измождение плоти сатане (1 Кор. 5:5) и мучим был от нечистого духа. Увидав это, старец ударил его по щеке и сказал на ухо:

– Не прелюбодействуй.

И тотчас вышел из него бес, и стал здоров юноша. Спрашивающим, как он исцелился, рассказывал:

– Я видел старца, с деревянным крестом в руке, который прогнал от меня черного страшного пса ударами креста, и я стал здоров.

Не мог он открыть, что Симеон юродивый исцелил его, потому что Бог удерживал язык его даже до самой смерти Симеоновой. Был один комедиант, по площадям разыгрывавший смешные действа, по имени Псифас. Когда он выполнял перед народом обычное свое дело, пришел туда Симеон и, видя комедианта, прозрел некоторую добродетель в его жизни, и, желая отвлечь его от явно совершаемого неблагоугодного дела, взял очень маленький камень и, сделав крестное знамение, бросил в него и попал ему в правую руку и тотчас засохла рука у того – и никак не могли узнать, кто бросил камень И ушел комедиант болен и уныл. Во сне явился ему преподобный со словами:

– Вот я бросил в тебя камнем и если не покаешься и не поклянешься мне, что не будешь больше заниматься тем смехотворным искусством, не исцелеешь.

Тот поклялся ему Пречистою Девою Богородицею, что не будет больше показывать тех игр, и, встав, почувствовал себя здоровым и рука его выздоровела, но не мог назвать своего исцелителя, а только твердил, что какой-то монах с венцом из финиковых ветвей на голове исцелил его. Провидел же и будущее преподобный и прикровенно для других предсказывал его. За несколько дней пред великим землетрясением в царство Маврикия, от которого (землетрясения) пала Антиохия и разрушились многие каменные здания в Эмессе, старец, юродствуя, похитил из училища плетеный ременный бич и, бегая по городу, ударял по каменным столбам; которыми поддерживались здания и перед некоторыми столбами приговаривал:

– Господь повелевает тебе стоять крепко.

А перед одним:

– Ты ни стой, ни падай. И, когда было землетрясение, все столбы, которым святой, ударяя, приказывал стоять, остались целы и невредимы; другие упали и с домами, державшимися за них, и в прах разбились. А тот столб, которому святой сказал «не стой, не падай» расселся пополам, сверху донизу, и стоял, несколько наклонившись. Когда святой, ударяя по столбам, приказывал им стоять, многие думали, что это он делает в неистовстве, а когда увидели, что они целы и невредимы стоят после землетрясения, многие тут поняли, что то было пророческое предзнаменование юродивого о землетрясении. Также, когда должен был случиться мор, приходил святой в училища, целовал детей, как бы смеясь, говоря каждому:

– Иди, О добрый мой! Иди, О прекрасный мой!

Не всех же детей целовал, но тех, на которых указывала благодать Божия. А учителю сказал:

– Так, брат, ради Бога, не бей тех детей, которых я целую, потому что им нужно идти в далекий путь.

Учитель же надругался над ним, то сам бил его, то детям приказывал бить его, и привязывали старца к столбу и били. А когда, по Божию попущению, пришел на город мор, в живых не остался ни один из тех детей, которых лобызал святой, но все перемерли, и тогда поняли его пророчество.

Старец имел обычай входить в дома богатых и играть юродствуя, причем он неоднократно лобызал их рабынь перед всеми. Случилось одной рабыне знаменитого гражданина согрешить с одним юношей и зачать от него; когда же дознано было, что она беременна, и госпожа спрашивала ее, с кем она согрешила, не хотела рабыня объявить своего соблазнителя, но сказала, что чернец юродивый изнасиловал ее. Когда старец, по обычаю, пришел в тот дом, госпожа сказала ему:

– Хорошо ли ты поступил Симеон, что изнасиловал мою рабыню, которая даже беременна от тебя?

Старец же посмеялся ей:

– Не заботься теперь, не заботься, пока она не родит, и будешь иметь маленького Симеона.

С того дня начал старец звать ту рабыню своею женой и постоянно приходил к ней, принося ей чистого хлеба, мяса и рыбы, приговаривая:

– Ешь, жена моя, ешь.

Когда же пришло время родов, разболелась та женщина и три дня не могла родить и приблизилась к смерти. Госпожа ее обратилась к святому, прося его:

– Помолись, старец, Богу, потому что жена твоя не может родить.

А он, играя и ударяя в ладоши, прибавил:

– Клянусь Иисусом, клянусь Иисусом, не родится у нее ребенок, пока не признается, кто его отец.

Слыша это, мучащаяся родами, открыла правду, что оболгала неповинного инока и назвала своего соблазнителя, с которым согрешила. Тогда родила ребенка и начали старца считать святым; а другие говорили, что он волхвует действием сатаны: ибо юродив и бесноватый.

Также святой прозревал и тайные помышления человеческих сердец, что ясно из следующего: близ города был монастырь, где два отца в беседах производили исследование об Оригене, почему такой мудрец уклонился в ересь. Один утверждал, что Оригенова мудрость не от Бога, а от учения и чтения многих книг, а другой, – что невозможно человеку, без благодати Божией, говорить и писать так, что иное и до сего времени принимается православными. Так, после долгих словопрений и несогласий, порешили они друг с другом:

– Слышно, что пустыня Иорданская имеет великих святых отцов, умудренных Богом; итак пойдем туда, не найдем ли там, кто бы разрешил наше сомнение.

Так порешив, пошли сначала в святой город Иерусалим и, поклонившись святым местам, отправились в пустыню Мертвого моря и, по устроению Бога, не презревшего их трудов, обрели преподобного Иоанна, который был другом и сопостником Симеона.

Пришел в то время уже и Иоанн в совершенную меру святости и имел дар провидения. Он, как только увидел шедших к нему отцов, сказал им:

– Хорошо поступили вы, оставившие море с тем, чтобы почерпнуть из сухого озера.

После продолжительной между ними духовной беседы, когда вспомнился и спор об Оригене, преподобный Иоанн изрек к пришедшим:

– Я, отцы, не получил от Бога дарования, чтобы мог рассуждать о недоведомом, а идите к юродивому Симеону, что в городе вашем, тот на всё, о чем ни спросите, ответит вам.

Они же, возвратившись к себе, пришли в город Эмессу и спрашивали:

– Где юродствующий старец Симеон?

Некоторые, смеясь, говорили им:

– Что хотите услышать от безумного, соблазняющего всех, над всем глумящегося, а больше всего досаждающего инокам?

Они же, пренебрегши такими речами, искали старца и в доме одного овощника нашли его, лежащего над бобом и евшего боб, подобно медведю. И тотчас один из них, соблазнившись, подумал, рассмеявшись про себя:

– Поистине на великого мудреца пришли взглянуть! Многому можем научиться у него!

Приблизившись же к нему, сказали:

– Благослови, отче!

Он же, взглянув на них, сказал с гневом:

– Напрасно пришли, и безумец тот, кто послал вас ко мне.

Потом, встав, сильно ударил в щеку соблазнившегося, закричав:

– За что бранишь боб, сорок дней мочен он; Ориген такого не ел; но зашел в море, не мог из него выйти и потонул в глубине. Уходите отсюда, уходите, а то биты будете!

Они же ушли, дивясь прозорливости старца, потому что, не спрашивая их, сказал им об Оригене и вспомнил пославшего их и обличил сердечный помысл, но не могли никому о нем рассказать. А что сказал о бобе, что мочен был сорок дней, означало, что столько дней пробыл он без пищи, как о том после сам сказал другу своему диакону Иоанну.

Однажды, взяв из овощницы свирель, вышел на улицу к близлежащему месту, на котором, в пустом доме, поселился нечистый дух, пугая многих поздно проходящих, а иным и вредя. Седши там, святой играл на свирели молитву преподобного отца своего Никона, которой у того научился, и выгнал ею оттуда беса. Бес же, приняв образ малого страшного эфиопа, побежал в овощницу и всех там перепугал и всю посуду перебил. Когда Симеон возвратился, то увидел жену овощника напуганную и унывшую; она рассказала ему:

– Какой-то мурин страшный и яростный, низкого роста, быстро вошед всех нас перепугал и всю посуду перебил.

А святой и сказал ей:

– Это я послал его на вас, за то, что вы не присоединяетесь к святой церкви (а они держались ереси Севира).

Женщина хотела, было, схватить юродивого и бить, но он, нагнувшись, захватил горсть земли и бросил ей в лицо и залепил землей глаза, крикнув ей:

– Воистину, не схватишь меня, пока не присоединишься к моей церкви, а если не захочешь присоединиться, опять придет к вам мурин.

С этими словами убежал из того дома. На другой день, опять в тот же час, бес, как и накануне, в образе эфиопа, вошел в то же овощное хранилище и сделал то же, что и первый раз. Тогда все, живущие в том доме, не медля, присоединились к православной церкви. Также и еврей один, хулитель имени Иисуса Христа обращен был ко Христу преподобным Симеоном. Тот еврей (так как Бог указывал ему путь ко спасению) увидел раз моющегося старца и двух ангелов, с ним беседующих и, поняв, что он угодник Божий, хотел объявить о нем (то, что видел) в народе. Святой же, явившись ему во сне, запретил кому бы то ни было рассказывать виденное. Еврей же, наутро, вышед на площадь не был в состоянии сохранить тайну; но когда он хотел обратиться к народу с рассказом о Симеоне, тотчас явился ему святой и коснулся его уст, изображая на них крест, и сделал его немым, а сам бежал от него, скача и играя среди народа, а жидовин оставался немым. Тогда он пришел к святому, кланяясь и поматыванием головы показал ему, что он должен креститься. После во сне старец явился ему, говоря:

– Или крестись, или оставайся нем.

Итак, крестился еврей и, когда вышел из святой купели, тотчас стал владеть языком и начал прославлять Бога. Тогда привел он ко святому крещению и всех своих домашних.

Такой чистоты и бесстрастия достиг святой, что и, играя, среди женщин, пребывал, как чистое золото среди огня, и много раз бесстыдные женщины срамно щекотали его, влагая руки в его недра, но он оставался как будто мертвый, подобный бесчувственному дереву, освобожденный, по благодати Божией, от всякого естественного вожделения. Рассказывал он о себе ранее названному диакону Иоанну:

– Когда я был в пустыне и сначала имел много беспокойства от плотских страстей и молил Бога об облегчении брани, явился мне святой Никон с вопросом:

– Как живешь, брат?

А я отвечал:

– Жестоко страдаю, отче, и если ты мне не поможешь, не знаю, что и делать, потому что плоть сильно восстает на меня.

Старец с улыбкою зачерпнул воды из святого Иордана и вылив мне на живот, с крестным знамением, сказал:

– Вот и здоров ты.

И с тех пор перестал я ощущать плотское вожделение и во сне, и наяву.

Вот как рассказывал о себе блаженный тому дьякону. Будучи бесстрастен, он безбоязненно подходил к женщинам, и как в древности купина в Синае оставалась среди огня неопалимой (Исх., гл. 3), так он – от женского прикосновения; святой Симеон приходил в их среду, желая им спасения. Иногда он говорил какой-либо блуднице:

– Хочешь ли я буду иметь тебя подругою: я дам тебе 100 златиц, только не твори ни с кем греха.

С этими словами показывал блуднице золото, которое Бог давал ему невидимо, сколько он хотел. Блудницы же, издеваясь над ним, обещали не грешить ни с кем. Но он требовал от них клятвы. И если которая клялась остальное время сохранять себя чистой, давал ей золото; но потому, если не сохранив клятвы, она грешила, тотчас узнавал то святой, обличал ее и посылал на нее или какую-нибудь лютую болезнь, или беса, чтоб мучил ее, пока не даст истинных доказательств, что действительно покаялась. Но как только люди начинали считать его святым, он тотчас совершал нечто такое, что было явным доказательством не святости, а безумия; иногда он ходил хромая, а иногда прискакивая; иногда ползал по земле, задевая ноги проходящих; иногда же лежал на земле, колотя ногами. В новомесячие же притворялся бесноватым и падал, как одержимый бесом. И много иного, неприятного человеческим глазам и нелепого творил он, являя себя для всех безумным, чтобы никто не считал его святым. Однажды он святую Четыредесятницу оставался без пищи, а в великий четверг, с утра, сидя на торговой площади, ел; видя это, проходящие говорили:

– Смотрите на этого безумца; он и великого четверга не почитает, а ест спозаранку.

Увидав его, дьякон Иоанн спросил:

– На сколько ты купил того, что ешь?

Он отвечал:

– На 40 медных.

Указывая прикровенно, что 40 дней не ел. Слыша о таком житии Симеона, один проживающий близ Эмессы, вельможа подумал про себя:

– Пойду, взгляну на него и узнаю, юродствует ли он ради Христа, или же на самом деле безумен.

Когда он пришел в город и был около жилища блудниц, увидел, что одна блудница носила старца на плечах, а другая била ремнем, и соблазнился он в своей мысли:

– Кто поверит, что этот лживый чернец не творит блуда с этими нечистыми женами?

Когда он так про себя думал, то был от юродивого еще на расстоянии брошенного камня; старец, оставив тех женщин, побежал к вельможе и, ударив его по лицу, открыл свою одежду и, показал, не стыдясь, свою умерщвленную плоть; скача перед ним, он спрашивал:

– Думаешь ли, окаянный, что тут может возникнуть похотение?

Тот удивился, что еще издали старец узнал его помысли и убедился, что он раб Божий, по своей воле юродствующий Христа ради, но не мог никому о том рассказать, хотя и хотел: ибо какою-то силою (как и других) удерживался язык его до кончины святого.

Бес опять вселился на одной улице в городе, в другом пустом доме; приблизившись к последнему, преподобный Симеон увидел беса, который готовился ударить, ожидая мимоходящего; тогда старец набрал небольших камней за пазуху, стал на противоположную сторону и во всех, желавших идти этим путем бросал камнем, не давая никому прохода: один же пес проскочил там и тотчас, пораженный бесом, начал источать пену.

Тогда святой говорил людям:

– Теперь проходите: ибо, вместо человека, поражен пес.

После того пришлось старцу идти мимо одного места, где веселилось множество девиц. Увидав его, девицы те начали издеваться над ним, крича:

– Монах! Монах!

И зазывали его в свое собрание. Он же, желая наказать их бесчинство и сделать целомудреннее, помолился тайно в сердце своем Богу и скривил всем им глаза, так что каждая стала косой, а старец пошел дальше. Девицы же, почувствовав кривизну глаз своих, поняли, что это сделал юродивый и бежали вслед за ним, с плачем взывая:

– Поправь, юродивый, поправь глаза нам!

Они думали, что волшебством он сделал то. Настигнув старца, они схватили его и насильно заставляли:

– Развяжи, – говорили, – что связал.

А он, шутя, говорил:

– Если которая из вас хочет исцелиться, пусть даст поцеловать косые глаза и исцелеет.

Некоторые из них, которых Бог хотел исцелить, соглашались, чтобы старец поцеловал их в очи, и от поцелуя они тотчас исцелялись, – глаза их становились такими же, как прежде. А те, которые погнушались старцем и не согласились, чтобы он их поцеловал, те остались не исцеленными и плакали. Когда старец ушел от них не очень далеко, те побежали за ним с криком:

– Подожди, юродивый, подожди, ради Бога, подожди! Целуй нас!

Но старец не слушал их. Так старец бежал, а девицы гнались за ним. Из видевших это одни говорили:

– Играют с ним девицы.

А другие сочли их объюродевшими; святой говорил иным из зрителей:

– Если бы Бог не искривил им глаз, то они превзошли бы блудодеянием всех сирийских женщин; а теперь они не будут такими.

Однажды несколько Эмесийских горожан пошли в Иерусалим на праздник Пасхи. Когда они возвращались по домам, по окончании праздника, один из них отделился и направился в пустыню посетить святых отцов, чтобы сподобиться их молитв и благословения. Он обходил отеческие келлии с дарами, подавая милостыню из своего имущества. По Божию устроению, случилось ему встретить преподобного Иоанна, жившего близ Мертвого моря и Иордана и бывшего спостником святого Симеона; горожанин поклонился ему, прося его благословения и молитв. И сказал ему преподобный Иоанн:

– Имея в городе угодника Божия Симеона, именуемого юродивым, зачем ты у меня, убогого, просишь молитв; в его молитвах не только я, весь мир нуждается.

И, взяв того человека, он ввел его в свою келью – и вот нашлась в его келлии предложенная невидимою рукой, посланная от Бога трапеза, необычная для пустыни: были тут и хлебы чистые, горячие, рыбы хорошие, вино и сосуд. И, севши, ели и, насытившись, благодарили Бога. После трапезы преподобный Иоанн, взяв три просфоры, тоже посланные Богом, дал тому человеку со словами:

– Передай это брату моему, Симеону юродивому и скажи ему: «Молись за брата своего Иоанна».

Когда же, возвратившись, человек тот входил в Емес, встретил его в воротах преподобный Симеон со словами:

– Здоров ли брат мой Иоанн? Не съел ли ты трех просфор, которые он послал мне в благословение?

И дивился возвращавшийся такой прозорливости. Старец же, взяв его в свое убогое жилище, предложил ему такую же, посланную Богом, трапезу, какую преподобный Иоанн предоставил ему в пустыни, при этом Симеон рассказал ему всё, о чем они беседовали с Иоанном в той пустыне, что пили и ели. Вышед от старца, муж тот, с ужасом много дивясь прозорливости старца, никому не смел рассказать о том, частью возбраняемый Богом, частью стыдясь людей, так как знал, что не поверят ему: ибо все считали Симеона безумным, – его, кто был мудрее всех людей.

На вышеназванного диакона Иоанна однажды, по Божию попущению, пришла такая напасть: злодеи ночью совершили в городе убийство и, взяв труп убитого, бросили во двор диакона. Когда наступил день и нашли мертвеца в доме дьякона, прошел немалый говор: судья, схватив дьякона, судил его, как убийцу, и не нашлось свидетелей о его невиновности, и он не мог оправдаться. Осужден был невинный дьякон на смерть – быть повешенным на дереве. Когда же вели его на место казни, он ничего другого не говорил, как только:

– Бог юродивого, помоги мне! Бог Симеона, предстань в час этот!

А Симеон в то время где-то в другом месте совершал свое юродство. Господь восхотел избавить невинного дьякона от такой напрасной и позорной смерти, – и вот один человек пришел к старцу и сказал:

– Юродивый! Друг и благодетель твой диакон Иоанн осужден на смерть, и если он умрет, погибнешь с голоду: ибо никто больше не заботится о тебе.

И с этими словами рассказал, за что осудили его на смерть. Святой же тотчас пошел в тайное место, где привык в уединении молиться и которого никто не знал, кроме этого диакона; там, преклонив колена, он начал усердно просить Бога об избавлении диакона от смерти. И тотчас нашлись самые убийцы и поспешно были посланы от судьи конные вслед за поведшими дьякона на смерть, чтобы освободить невинного. И нашли их уж на месте, на котором должны были повесить дьякона. Отпущенный дьякон пошел не в свой дом, но прямо к тому месту, где молился святой Симеон и застал его еще не кончившим молитвы и стоявшим с поднятыми кверху руками; диакон в ужасе остановился неподалеку сзади святого Симеона: ибо видел (что после подтверждал с клятвою) пламя, подобно мечам, выходившее из уст святого и сияние огненное вокруг него, и не смел дьякон приблизиться к нему, пока он не кончил молитвы и огненное сияние не вознеслось к небу. Оглянувшись, святой сказал диакону:

– Что, брат Иоанн, чуть не испил ты смертной чаши? Иди, молись, благодари Бога Избавителя: это искушение случилось с тобой ради того, что два нищих приходили к тебе, а ты имел, что дать, и не дал, но отвернулся от них и отпустил ни с чем. Разве это твое, что подаешь? Или не веришь Сказавшему, что дающий нищему Бога ради, сторицею примет в нынешнем веке, а в будущем получит жизнь вечную; если веруешь, дай; если не даешь, ясно, не веруешь Господу.

Таковы были слова юродивого, или лучше, святого и преподобного мужа: ибо, когда он бывал с тем дьяконом наедине, то ничего юродского не делал, но с кротостью и сердечным сокрушением беседовал о полезном и много раз дьякон тот, слушая душеполезные слова святого, чувствовал великое благоухание, выходящее из его уст.

В одно воскресенье, с утра, после семидневного поста, святой Симеон, юродствуя, взял в правую руку сверченное мясо, по-гречески называемое элладой, по латыни люканикой, иначе колбасой, положил ее на плече, как дьяконский орарь, а в левой руке держал горчицу и, обмакивая элладу в горчицу, ел; приходившим к нему забавляться он мазал губы горчицею. И приблизился к нему один грубый крестьянин с больными глазами и с бельмом на одном из них. Святой Симеон вдруг помазал горчицею по его глазам. Закричал тот от сильной боли в глазах, произведенной крепкою горчицею. А юродивый сказал ему:

– Иди, безумец, умойся уксусом с чесноком и тотчас исцелеешь.

Но тот не послушав святого, пошел ко врачам, еще больше ослеп и сильнее заболел. После, раскаявшись, дал себе зарок: если бы даже выскочили глаза, выполнить, что прикажет старец. И когда он умыл глаза свои уксусом с чесноком, то в ту же минуту совершенно стал здоров глазами. После встретил его святой где-то на пути и сказал:

– Вот теперь здоров, не воруй же коз у соседа.

Так наказал святой крадущего, зная тайные дела человеческие. Украдено было у одного горожанина 500 златиц и печалился тот человек о погибшем своем золоте и старательно разузнавал о нем; был он жесток со своими рабами и бил их немилосердно. Однажды юродствующий старец встретил его на улице словами:

– Хочешь ли, чтоб нашлись твои златицы?

– Ей, ей! хочу, – отвечал тот.

– А что заплатишь мне? – спросил юродивый, – если тотчас найдешь золото.

Тот обещал 10 златиц.

– Не надо мне золота, но поклянись, что не будешь бить укравшего, – потребовал святой, – а и также никого другого.

И клялся ему горожанин. Тогда святой открыл ему:

– Пекарь твой украл златицы, но, берегись, не бей его и никого другого.

И вернулся человек тот в свой дом, нашел всё, как сказал ему святой и взял у раба своего пекаря золото целым и не бил его. После, когда хотел прибить кого-либо из рабов за какую-нибудь вину, болезненно одеревеневала у него рука и не мог бить. Вспомнив свою клятву, пошел к юродивому, прося:

– Разреши клятву, юродивый, пусть свободно действует моя рука.

А тот, как бы не понимая, юродствовал. И много раз приходил к нему, докучая, чтобы разрешил от клятвы. Тогда явился ему святой в сонном видении со словами:

– Освобожу тебя от клятвы, но лишу и твоего золота и всё твое имение уничтожу. За что ты хочешь бить своих слуг, которые в будущем веке пойдут впереди тебя?

После того видения муж тот, пришедши в страх Божий, со всеми был кроток.

Чтобы люди не узнавали о таковых чудесах святого, он притворился бесноватым и как будто вследствие бесовского действия знающим, что творится втайне в людях; для этого ходил с бесноватыми, как один из них и, соболезнуя о них, своею молитвою из многих прогнал бесов; другие же бесноватые, или вернее всего бесы, поселившиеся в людях, роптали на него:

– О юродивый! пренебрегающий всем миром, зачем пришел обижать нас? уйди отсюда; не наш ты; зачем всю ночь мучишь и жжешь нас?

Святой же, в притворном бесновании (ибо от Святого Духа всё знал) весьма многих людей обличал в их тайных грехах: иных в нечистоте, других в краже, третьих в клятвопреступлении: каждого во всяком его грехе. Обличал же иных отдельно, иных перед другими; третьим в притчах указывал их злые дела, да заглянут в свою совесть, а иных явно поносил за творимые ими беззакония. И так весь город удерживал от смертных грехов, приводя людей к сознанию и к покаянию. Многие же думали, что не от Бога, а через беса он знает их тайны, так что и самого считали за бесноватого. От этого иные из нераскаянных грешников боялись прийти к нему или встретиться с ним, но бегали от него, чтобы не быть изобличенными.

В то время в городе жила одна волшебница, чародейка, бывшая виновницей многих несчастий между людьми. Желая разрушить ее волшебства, преподобный стал часто приходить к ней, как будто дружась с ней, и приносил ей подаваемое ему съестное, и медницы и одежды. Раз он сказал ей:

– Хочешь я сделаю тебе такую вещь, что, если будешь носить ее, никто не сможет упрекнуть тебя и никакое зло не приблизится к тебе?

Она же, полагая, что юродивый знает нечто такое при содействии беса:

– Хочу, – говорит, – сделай.

Он взял маленькую дощечку, написал на ней по-сирски следующее:

– Да запретит тебе Бог отвращать более от Него людей.

Написав это, он дал дощечку жене, чтобы повесила ее на шею, а когда она сделала это, тотчас уничтожилась бывшая в ней волшебная сила, и волшебница перестала вредить и помогать кому бы то ни было.

Старец же, идя со своею нищею братиею, приблизился к печи, в которой приготовляют стекло. Работал здесь еврей. Сев около печи, святой грелся, а еврей изготовлял склянки. Святой сказал друзьям своим нищим:

– Хотите я рассмешу вас?

Они, обратив к нему свои глаза, хотели видеть, что он будет делать. И когда еврей изготовил одну склянку, он издали осенил ее правой рукой, и тотчас склянка та расселась. Когда еврей приготовил другую склянку, расселась и та от крестного Симеонова знамения; так распались третья, четвертая и до седьмой, – и стали нищие хохотать и рассказали еврею, в чем дело. Еврей же, рассердившись, схватил головню и прогнал юродивого, ударяя его и опаляя. Юродивый же, удаляясь, кричал ему:

– О нечистый! перебьются все твои склянки, пока не сотворишь креста на своем челе.

Когда еврей снова начал делать склянки, разбилось еще тринадцать, одна за другой. Он же, видя напрасными свои усилия, хоть и не желал, перекрестил лоб свой и перестали разбиваться склянки. Познав силу святого креста, еврей пришел тогда в святую церковь, и стал христианином, приняв святое крещение.

В то время заболел один из главнейших граждан, в дом которого преподобный юродивый привык приходить и играть. Этому гражданину, когда болезнь его очень усилилась, было такое видение: будто с каким-то мурином страшным он бросает игральные кости и что между ними заклад: если у больного не выпадет три раза шестеричное число, то победа принадлежит мурину. И был больной в большом сомнении и страхе. Явился же больному Симеон юродивый, говоря:

– Истинно на этот раз одолеет тебя этот черный, но дай мне слово, что отселе не станешь осквернять ложа жены своей прелюбодеянием, и я кину за тебя и не одолеет тебя он.

И поклялся, в видении, больной святому, что не будет прелюбодействовать. Святой взял, кинул кости, и три раза выпало по шесть, и удалился мурин от больного: последний, проснувшись, почувствовал облегчение от болезни. Юродивый, по обычаю, придя к нему в дом, пригрозил:

– Счастливо ты кинул три раза кости, но, поверь мне, если нарушишь клятву, мурин тот удавит тебя. С этими словами и всех укорив юродствуя, быстро ушел оттуда.

Имел у себя преподобный каморку ради покоя, а особенно ради ночных молитв и не было в ней ничего, кроме охапки хвороста. Там каждую ночь оставался на молитве до утрени, обливая слезами землю, а с наступлением дня сплетал себе венок из маслины или трав и, возложив себе на голову, а в руке держа ветвь, ходил по городу, крича:

– Торжество царю победителю и его городу!

В этих словах городом святой называл душу, а царем ум, господствующий над страстями, как он объяснил то другу своему, диакону Иоанну, к которому часто заходил тайно, подробно объясняя свои слова и поступки, клятвенно требуя, чтобы он никому ничего не говорил до самой его смерти. За два дня до смерти пришел он к этому Иоанну с такими словами:

– Нынче я ходил к возлюбленному моему брату Иоанну пустынножителю, с которым с самого начала отказался от мира и постригся, и нашел его сильно преуспевшим в добродетели и в совершенстве угодившим Богу и порадовался о нем: ибо видел его носящим на голове венец с надписью: венец пустыннического терпения.

После того преподобный Симеон прибавил:

– Видел некоего славного, сказавшего мне: иди, юроде, иди ко мне и примешь не один, а много венцов за спасение многих душ человеческих.

Сказав это святой вздохнул и заговорил опять:

– Не знаю за собой ничего такого, что было бы достойно небесного воздаяния; ибо юродивый и лишенный разума, какую может получить награду, разве задаром, по Своей благодати, помилует меня мой Владыка? Но молю тебя, брат, никого из нищих, особенно из иноков, не презирай и не укоряй; да знает любовь твоя, что многие из них очищены злостраданием и, как солнце, сияют перед Богом. Так и между простыми людьми, живущими в деревнях и возделывающими землю, ведущими жизнь в незлобии и правоте сердечной, которые никого не бранят, не обижают, но от труда рук своих в поте лица едят хлеб свой, много, между такими, великих святых: ибо видел их приходивших в город и причащающихся Тела и Крови Христовых и сияющих, подобно чистому золоту. Всё, что говорю тебе, господин мой, не подумай, что говорю из какого-нибудь тщеславия, но твоя любовь принудила не скрыть от тебя лености моего окаянного жития. Знай же, что и тебя Господь скоро возьмет отсюда: итак позаботься, сколько есть сил, о душе своей, чтобы иметь возможность без задержки перейти область воздушных духов и избегнуть лютой руки князя тьмы. Знает Господь Бог мой, что и я много печалюсь и имею великий страх, пока не перейду эти страшные места, где все человеческие дела и слова разбираются подробно. Потому-то и молю тебя, чадо и брат мой Иоанн, всячески старайся быть милосерд: ибо в тот грозный час милосердие может помочь нам больше всех других добродетелей, как написано: «Блажен, кто помышляет о бедном! В день бедствия избавит его Господь» (Пс. 40:2). Соблюдай же и сие: не приступай к Божественной службе, имея против кого-либо гнев, да не оскорбят твои грехи пришествие Святого Духа.

Об этом и о многом другом побеседовав с честным диаконом, преподобный Симеон молил его зайти через два дня в его убежище. И, ушедши от него, больше не показывался в городе, но безысходно пребывал до последней минуты своей кончины. Какова была его кончина не знает никто, только Бог и ангелы его: ибо те обычно присутствуют при кончине нищих, совершенно оставленных людьми, как присутствовали на гноище, когда умирал Лазарь, как сказано в Евангелии: «Умер нищий и отнесен был Ангелами на лоно Авраамово» (Лк. 16:22). Итак, несомненно, что те же святые ангелы предстали в час блаженной кончины и сему Симеону, нищему духом и преподобному в действительности, и, тихо освободив праведную душу от чистого тела, понесли с песнями радости в небесные обители.

По прошествии двух дней, некоторые из тех нищих, что вели со святым Симеоном дружбу, не видя его за это время, подумали: не болен ли юродивый? И пришли в убежище его и нашли его под хворостом, лежащим мертвым и сказали:

– Вот юродствовал при жизни, и по смерти остался таким: ибо не лег на хворост, но под хворостом скончался.

И двое каких-то взяли тело его без омовения, без обычного пения, без свеч и ладана, и понесли похоронить его на том месте, где хоронят странных. Был же несен святой на погребение мимо дома того новокрещеного христианина, что прежде был еврей, делавший склянки, и он, слыша множество поющих приятнейшими голосами невыразимые песни, прислонился к окошечку и никого не видел, кроме двух человек, несущих тело юродивого на погребение, а голоса не переставали петь невидимо. Это Ангелы Божии пели, и христианин тот ощущал необыкновенное благоухание, наполняющее воздух:

– Блажен ты, юродивый, – сказал он, – потому что, не имея людей, совершающих над тобой надгробное пение, имеешь небесные силы, почтившие тебя песнями и райскими благовониями окадившими тебя. И тотчас пошел с теми двумя человеками и понес честное тело и своими руками похоронил его между гробами странников и нищих и рассказал всем, как слышал ангельское пение над умершим вместе с неизглаголанным благоуханием. Диакон же Иоанн, пришедши в то помещение и, не найдя святого, всюду старательно искал его и горько плакал, узнав, что святой Симеон умер и погребен. И пошел ко гробу его, желая взять оттуда тело его и с почестью в почетном месте похоронить его и, когда открыли гроб, не нашли тела святого: ибо Господь со святыми Своими ангелами, переложил его на неведомое людям место. Тогда все жители Емесийского города, как бы проснувшись, начали вспоминать и друг другу рассказывать чудесные дела Божия угодника, и пророчества, и многострадальное житие его. Тогда поняли, что юродивый не был безумным, но был мудрее всех мудрецов нашего времени и, считаемый грешником, был праведен и преподобен, путем юродства и греховности прикрывая перед людьми свое богомудрое и богоугодное житие. Таково было житие и таковы подвиги сего чудесного Симеона, юродствовавшего Христа ради, который, как древле Лот, живя среди содомлян, не загрязнился их грехами (Быт. 19:1–38.); так и этот новый Лот, живя среди мира, на заразился мирскими страстями. Скончался преподобный Симеон месяца июля в 21 день, а после него и преподобный Иоанн, сопостник его в Иорданской пустыне, почил блаженною кончиною. И как вместе начали служить Господу, так и на небе вместе предстали пред престолом Божиим. Житие же обоих было рассказано праведными устами Симеона диакону Емесийской церкви Иоанну; а этим диаконом верно и справедливо передано великому между отцами святому Леонтию, епископу Кипрского Неаполя; а он передал письмо на пользу читающих и слушающих, во славу Христа Бога нашего, прославляемого со Отцом и Святым Духом ныне и присно и во веки веков. Аминь.