Житие преподобного отца нашего Харитона Исповедника
Память 28 сентября
Преподобный Харитон жил в городе Иконии, Ликаонской епархии. Он был благочестивый христианин, отличался добродетелями и в царствование нечестивого царя Аврелиана явил себя исповедником имени Христова. Ибо, когда по всем странам разошлось безбожное повеление царя принуждать христиан к принесению жертвы идолам, неповинующихся же убивать, то, во исполнение сего предписания, в Иконии взят был под стражу игемоном той страны Харитон, как наиболее отличавшийся среди христиан благочестием и сиявший добродетелями. Он был связан и приведен на суд нечестивых, где игемон спросил его:
– Почему ты не поклоняешься великоименитым богам, пред коими царь и все народы склоняют свои головы?
Харитон отвечал:
– Все боги язычников – демоны, кои некогда восхотели сравняться с Вышним Богом, и за свою гордость свержены были с неба в глубину преисподней; ныне же стремятся они к тому, чтобы быть почитаемыми от безумных и обольщенных людей, как боги. Впрочем, и они, и те, кто им кланяется, скоро погибнут и, как дым, быстро исчезнут: поэтому я им не поклоняюсь; верую же в истинного Бога, Ему служу и поклоняюсь, ибо Он есть Создатель всего, Спаситель мира, пребывающий вовеки.
– Уже этим первым грубым ответом, – сказал игемон, – ты сделал себя достойным смерти, потому что дерзнул похулить бессмертных богов, а нас, им поклоняющихся, осмелился называть безумными и обольщенными; за сие только следовало бы усечь мечом твою злоречивую голову. Но так как наши боги долготерпеливы и не спешат отмщать за причиненное им бесчестие, то я сделаю тебе снисхождение и не тотчас погублю тебя; быть может, придя в себя, ты рассудишь здраво и принесешь с нами жертву тем, которых ты теперь хулишь, и испросишь у них прощение за совершенный тобою грех; они же, как незлобивые, готовы принять тебя и простить тебе их бесчестие.
Харитон отвечал:
– Если ваши идолы – боги, то ты дурно поступаешь, игемон, прощая мне оскорбления, какими я их бесчещу; ибо всякий должен стоять за честь своего бога и высказывать в отношении к нему свою ревность. Если же они – не боги, то напрасно ты повелеваешь им поклоняться. Знай, что никакая мука не отторгнет меня от Живого Бога и не склонит к почитанию скверных идолов; ибо я – ученик блаженной первомученицы Феклы, воссиявшей в нашей Иконии светлою зарею мученичества. Она же была наставлена к сему подвигу великим учителем – св. Павлом, с коим ныне и я говорю: «Кто меня разлучит от любви Божией – скорбь ли, или теснота, или гонение, или беда, или меч, или другое что-то трудное?». Игемон же сказал:
– Если бы боги наши не были богами, как ты говоришь, то не послали бы нам благополучной жизни, богатства, славы и здоровья.
Харитон отвечал:
– Ошибаешься, игемон, полагая, что всё сие ты получил от ложных твоих богов, которые и сами – нищи и ничего не имеют, кроме своей погибели; ибо бесы даже и над свиньями не имеют власти без Божия попущения (Мф. 8:31–32); идолы же могут ли кому дать что-нибудь, сами ничего не имея? Они не прострут рук своих, не пойдут ногами, не скажут языком, не увидят глазами, не услышат ушами, так как в них нет души. Если ты хочешь узнать истину, испытай на деле и ты увидишь их ничтожество: приложи зажженную свечу к устам идола и опали его – больно ли ему станет? Возьми секиру и рассеки ему ноги – закричит ли он? Принеси молот и сокруши ребра его – застонет ли он? Поистине ты ничего не услышишь, ибо он не имеет ни жизни, ни дыхания.
Услышав сие, игемон разгневался и, как пьяный, закричал от ярости, не давая святому продолжать свою речь. Тотчас он повелел взять святого, обнажить и, растянув крестообразно, бить его нещадно жилами; святой же доблестно терпел, решившись лучше умереть за Христа Господа, чем жить в беззаконии, отрекшись от своего Создателя.
В то время как святого били, мучитель вопрошал его:
– Принесешь ли, Харитон, жертву бессмертным богам, или хочешь принять еще большие раны?
– Если бы мне, – отвечал мученик, – можно было тысячу раз умереть за Спасителя моего, то я согласился бы на сие скорее, чем на то, чтобы жить и кланяться бесам.
Святого же так били по всему телу, что видны были и внутренности его; ибо мясо отпадало от костей, кровь лилась рекою, и всё тело стало сплошною язвою. Заметив, наконец, что он едва жив, перестали бить его и, думая, что он скоро умрет, взяли на плечи, и отнесли его в темницу. Он не только совершенно не мог сам идти, но не в силах был и произнести хоть одно слово, а только слабо дышал: так он сильно был изранен. Положив его в темнице, мучители ушли.
Видя терпение Своего страдальца, Бог подкрепил его Своею помощью, скоро исцелил от ран, и того, кого нечестивые надеялись видеть мертвым, сотворил живым и здоровым, так что он мог сказать с Давидом: «Не умру, но буду жить и возвещать дела Господни» (Пс. 117:17). Тогда он снова был приведен на суд, причем, показав еще более дерзновения, чем в первый раз, возбудил еще большую ярость в мучителе. Игемон повелел опалять тело святого свечами, так что всё тело его испеклось, как мясо, приготовленное в пищу. Он же, терпя такие муки за Христа, Господа своего, радовался и снова был брошен в ту же темницу.
В то время император Аврелиан умер, будучи наказан гневом Божиим за пролитие христианской крови. Находясь в дороге между Византией и Ираклией, он был сначала устрашен с небес великим громом, который предуказал скорую его смерть, а потом во время того же путешествия он был убит своими домашними и таким жалким образом окончил свою земную жизнь. По смерти его гонение на христиан прекратилось, и из изгнания, оков и темницы были освобождаемы узники Христовы; ибо император Тацит, который по смерти Аврелиана принял царский скипетр, вразумившись казнию пред ним царствовавшего кесаря, послал по всем подвластным странам повеление, чтобы все христиане были свободны. Он боялся, что пострадает так же, как Аврелиан, если будет жесток к христианам. И наступила тогда великая радость для верующих: узники были выпускаемы, изгнанные возвращались из ссылки, из пустынь и пещер выходили епископы, священники и миряне, кои скрывались из страха пред мучителями и, приветствуя друг друга, радовались спокойствию Церкви. Тогда и преподобный Харитон исповедник был выпущен из темницы. Но он не радовался тому, что ему не пришлось пострадать до конца, ибо он желал лучше завершить свой мученический венец страданием, чем остаться в живых; ему приятнее было бы умереть за Христа, чем быть отпущенным на свободу. Впрочем, Промысл Божественный продолжил жизнь его на пользу многим, дабы он предстал Богу в небесных обителях не один только, но с ликом добровольных мучеников, как пастырь с овцами и отец с детьми.
С того времени святой Харитон, украшенный ранами Христов воин, отрекся от мира и от всего, что в мире; взяв крест свой, пошел он путем трудным и стал живым мертвецом – умершим для мира, но живым для Бога. Ибо, нося на себе язвы Господа Иисуса (Гал. 6:17), он всецело Ему предался и распялся с Ним; а чтобы всегда иметь пред очами своими Его Божественные страдания, он пошел в Иерусалим, где Господь наш испустил на кресте дух Свой. Когда он шел туда и был уже вблизи Иерусалима, то попался в руки разбойникам, кои, не найдя у него ничего ценного, схватили его, и увели в свою пещеру, чтобы там предать его лютой смерти. Впрочем, они не убили его, так как поспешно отправились искать путников, чтобы ограбить их; святого же Харитона оставили лежащего связанным в пещере. Он же, как и ранее, когда находился в узах и муках благодарил Бога, готовый принять всякую смерть, какая приключится ему по попущению Божию. В это время он с дерзновением говорил бесу:
– Знаю, диавол, что ты, сам боясь сойтись со мною, навел на меня разбойников и, желая положить препятствие моему намерению, поставил мне сеть на сем пути. Но знай, проклятый, что не ты надо мною, а я над тобою буду торжествовать, с помощью Бога моего; ибо если разбойники и убьют меня, то я уповаю на милость Божию, что получу в наследие святой покой Божий, а ты наследуешь геенну. Я воскресну в жизнь вечную, ты же умер вечною смертью и конца не будет твоему мучению. Впрочем, Владыка мой может и здесь еще освободить меня живым от рук разбойников и избавить от смерти, как избавил Исаака от заклания (Быт. 22:1–24), отроков из печи (Дан. 2:1–49), Даниила от львов (Дан. 14:1–42), святую Феклу от огня и зверей.
Когда святой говорил сии слова, в пещеру вполз змей и, найдя здесь сосуд с вином, стал пить из него; опившись, змей изблевал вино опять в сосуд вместе со своим ядом, и потом уполз. Воротились домой разбойники и, будучи томимы жаждою, все один за другим напились из того сосуда, и тотчас отравились тем ядом: ибо все упали на землю, и в страшных муках умерли. Так приняли они достойную казнь за грехи свои и ужасным образом закончили свою жизнь.
Избавившись от смерти, святой Харитон освободился с помощью Божиею от уз и нашел в той пещере великое множество золота, которое разбойники собрали в течение многих лет разбоями своими. Богатство это, недобрыми средствами приобретенное разбойниками, святой Харитон истратил на пользу, на остальное построил на том месте, обитель, по имени Фаре, и, обратив разбойничью пещеру в церковь, собрал здесь братию. Слава о нем прошла по всей той стране, и многие приходили к нему ради его добродетельной жизни; приняв от него пострижение, проводили они тихую жизнь в той обители, получая пользу от учителя и наставника своего, преподобного Харитона, на святое житие коего они взирали, как на яркий светильник, и назидались им. Ибо он был совершен в добродетелях и иноческих подвигах, любя пост и воздержание, как сладкую пищу, почитая труд – покоем и соблюдая нищету, как богатство; был он при сем милостив и странноприимен, милосерд, братолюбив, кроток, молчалив и всем доступен. Имел он в устах и слово, солью премудрости приправленное, коим наставлял всегда братию на путь спасения. В монастыре своем он установил вкушать пищу однажды в день – и то вечером, и не особо приготовленные кушанья или пития, но только хлеб и воду, и при том в меру, чтобы, отягчив чрево излишеством в пище и в питии, братия не были ленивы к восстанию от сна в полночь и к молитве. Установил он также, чтобы братия после молитвы занимались рукоделием, остерегаясь и один час провести в праздности, дабы диавол, обретши инока праздным, не уловил его легко греховною сетью, так как леность и праздность – начало грехопадений. Святой повелел еще братии находиться в своих келлиях и безмолвствовать, не переходя с места на место и не собираясь на праздные беседы, ибо много соблазна происходит от пустых разговоров, как свидетельствует Писание: «худые сообщества развращают добрые нравы» (1 Кор. 15:33). Учил также преподобный хранить чистоту совести, как зеницу ока, любить нищету более золота и серебра и послушание иметь у себя как помощника, способствующего спасению; смирение же, любовь, терпение, незлобие и все другие иноческие добродетели он учил приобретать как многоценное сокровище и обогащаться ими.
Так научив братию и приведя обитель в подобающий порядок, преподобный повелел всем собраться и, избрав из братии того, кто известен был более всех своею добродетелью, поставил его вместо себя для них пастырем, сам же решил уйти в глубочайшую пустыню, любя безмолвие и устраняясь от людей; ибо он имел благодать исцелять недуги, прогонять бесов, почему отовсюду стекались к нему люди, принося с собою своих недужных. Приходили также и важные вельможи для получения от него благословения, так что он не мог иметь полного иноческого безмолвия. Утрудившись от сего беспокойства, он решил удалиться в уединение, избегая славы мирской. Братия же усиленно просили его, чтобы он не оставлял их, и, когда эти просьбы остались без успеха, они плакали о нем, как сироты по отце. Впрочем, угодная Богу молитва доброго отца не оставляла чад его, ибо его молитвами все преуспевали в исполнении заповедей Господних и, как крины, насажденные в пустыне, процветали святостью. Итак, простившись с братией, благословив ее и вручив Богу, преподобный ушел в дальние пустыни и непроходимые дебри.
Пройдя путь одного дня, преподобный нашел другую пещеру невдалеке от Иерихонских пределов, и, вселившись в ней, жил для Бога, день и ночь славословя Его, как бы ангел. Пищею ему служила зелень, росшая около того места, а более всего он питался Словом Божиим, беспрестанными молитвами и теплыми, исходившими от сердечной любви к Богу слезами, говоря словами псалма: «Слезы мои были для меня хлебом день и ночь» (Пс. 41:4).
Когда он пробыл там некоторое время, Бог открыл его людям как некое сокровище, сокрытое в поле. Так как многие скорбели о его отшествии и сетовали о лишении доброго отца, то некоторые из братий, согласившись между собою, пошли искать в пустыне своего пастыря: Сам Бог восхотел, чтобы искусный наставник и добрый правитель многих направлял и вел в Царство Небесное не только себя, но и других. С этого времени узнано было место уединения его, и к нему стали приходить черноризцы и миряне, желая жить с ним, видеть ангелоподобное лицо его и насыщаться его полезною беседою. В скором времени собралось немалое стадо словесных овец и устроен был другой монастырь по такому же чину и уставу, как и первый. Так, слава Божия возрастала и распространялась более в местах пустынных и непроходимых, нежели посреди многолюдных городов, в коих живут беззаконие и пререкание. Но недолго отец пробыл вместе со своими чадами; ибо, устроив весь порядок монастырский, как подобало, он снова ушел в самую глубокую пустыню, отстоящую от Фекуитской страны на четырнадцать или более стадий и там, уподобляясь Илии и Предтече,«далеко удалился бы я, и оставался бы в пустыне» (Пс. 54:8). Он переходил с места на место, по дебрям, стремнинам, холмам, расселинам и пропастям земным, всего себя предав Богу. Кто расскажет о его трудах в пустыне? Один только Бог, ведающий сокровенное, знал его подвиги, видел его труды и за сие уготовлял ему небесное воздаяние.
После того как преподобный уже долгое время скитался в пустыне, Бог восхотел, чтобы сей светильник, сиявший добродетелями, снова вышел из-под спуда пустынного и светил образом жизни своей всем, хотящим шествовать узким путем, ведущим в жизнь вечную. Его снова нашли некоторые из проходивших по пустыне подвижников и, упавши ему в ноги, молили, чтобы он повелел им остаться с ним и подражать благочестивым подвигам его. Когда и другие узнали о сем, то к преподобному стали собираться многие, избегая суетного мира. Он же, собрав уже третье стадо овец Христовых и, научив их иночеству, устроил третью обитель, которая после стала именоваться на сирском языке Сукийскою, по-гречески же именовалась Старою Лаврою. Потом он взошел на вершину находящейся там горы и поселился на возвышении, имевшем в себе небольшую пещеру, куда можно было взойти только по очень высокой лестнице. Там он стал как на столпе, удаляясь от земли и приближаясь к небесным селениям. Оттуда, как добрый пастырь, стоящий на страже, он молился за свои монастыри и помышлял о спасении собранных там братий; находясь как бы на корме корабля, направлял он отсюда плавание столь великого числа душ, ибо из всех, устроенных им монастырей, притекали к нему нуждающиеся в духовной пище. И прожил он на том месте до глубокой старости в посте и молитвах и таких подвигах, о которых и рассказать нет возможности; ибо, день ото дня увеличивая свои труды, он казался и во плоти бесплотным. Место то было безводно, отец же не хотел, чтобы кто из братий трудился для него, принося ему издалека воду, а сам он не мог приносить ее себе – и по причине неудобного входа на высокий холм, и по немощи своего состарившегося и ослабленного трудами тела. Поэтому он сотворил усердную к Богу молитву, чтобы Он извел из камня воду, как для Израиля в пустыне; это совершилось, ибо Господь исполняет желания боящихся Его и слышит их молитву – и внезапно из сухого и не разбиваемого камня силою Божиею потек источник воды. Так много силы имела у Бога молитва добродетельного отца.
Прожив в совершенном благочестии и достигнув, как зрелый грозд, крайнего предела возраста, преподобный приблизился к блаженной своей кончине. Узнав о ней от Бога, он призвал из трех своих монастырей игуменов и братию, кои его молитвами и предстательством пред Богом умножились в той пустыне, как звезды небесные, и поведал им о скорой своей кончине.
– Я – сказал он – ухожу от вас, как повелевает мне Господь; ибо наступило время, которого я давно уже с нетерпением ожидал, чтобы, отрешившись от союза с плотью, мне идти и явиться пред лице Бога моего. Вы же, чада, заботьтесь о своем спасении, чтобы каждый из вас, избегнув вражеских сетей, сподобился по кончине своей войти ко Господу и получить милость от Него.
Услышав сие, все заплакали и говорили:
– Оставляешь ты нас, чад своих, отец и учитель наш! Оставляешь нас, пастырь и наставник! Угасаешь, светильник наш и вождь на пути нашем!
Он же утешал их, говоря:
– Господь наш Иисус Христос обещал пребывать с нами неразлучно до скончания века, и Он не оставит вас; а если я буду удостоен Им, то стану молить Его Благого, чтобы Он не разлучал вас друг от друга, как овец от козлов на Страшном Суде Своем, но чтобы всех вас поставил одесную Себя и собрал вас в одну ограду в Царствии Своем.
Братия спросили его:
– Какое распоряжение, отец, сделаешь ты о теле своем? Где погребем тебя?
Он сказал:
– Отдайте землю земле, где хотите: «Господня – земля и что наполняет ее» (Пс. 23:1).
Они же говорили:
– Нет, отец; ты устроил три обители и собрал три стада; каждое из них хотело бы иметь у себя твои мощи; поэтому, чтобы не было между нами распри, завещай ныне же, где нам положить твои мощи.
Исполняя желание их, он соизволил на то, чтобы его похоронили в первом его монастыре, где он был взят разбойниками и чудесно, благодатиею Божиею, от них избавлен. Иноки всех трех обителей, взявши его, привели в ту обитель. Здесь он, дав много наставлений братии о совершенном иноческом житии и преподав им мир, возлег на одре и предал в руки Господа святую свою душу, не испытав никакой телесной болезни.
Так скончался преподобный отец наш Харитон, Христов мученик, исповедник и добрый подвижник. Возрыдали о нем все пустынные отцы и вся пустыня наполнялась плачем по таком великом отце и учителе, озарявшем мир как солнце. Проплакавши о нем довольно времени, иноки погребли с почетом его святые мощи, славя Отца и Сына и Святого Духа вовеки. Аминь.
Насладився богомудре воздержания, и плоти твоея вожделения обуздав, явился еси верою возращаемь: и яко жизни древо, посреде рая процвел еси, Харитоне всеблаженне священнейший.