Глава 8

Главным всегда называется самое важное; когда кто-нибудь в немногом хочет передать самое существенное, то говорит, что он обращает на это внимание во главе всего, подобно тому как голова, хотя и мала по величине, составляет важнейшую часть тела. Так и теперь апостол говорит: «Главное же в том, о чем говорим», то есть я выскажу самое важное и вкратце обнимающее многое: – мы имеем Первосвященником Бога. Ибо сидение не свойственно никому другому, кроме Бога. Заметь же, как, сказав много униженного, именно: Первосвященник ходатайствует пред Отцом, и то, что свойственно человечеству, восходит к высокому и к тому, что свойственно Божеству. Поступает же так всегда, как и Наставник его в Евангелии, чтобы чрез уничиженное руководить слушателем, так чтобы он воспринял слово: ибо иначе слушатель не понимает, если не восходит постепенно; чрез возвышенное же он научает, что то униженное было снисхождением. «Престолом же величия» называет престол Отца, или потому, что Отец мог быть назван величием для Него, или же просто потому, что «престол величия» есть наивысший престол.

Как земные первосвященники, входя во Святое святых, служили, так и Он поистине есть служитель святых, истинных, пренебесных святилищ. Казалось бы, Павел здесь противоречит самому себе. Ибо в начале сказал: «Кому когда из Ангелов сказал Бог: седи одесную Меня...? Не все ли они суть служебные духи...?» (Евр.1:13–14), как бы давая понять, что служителю и не подобает сидеть. Теперь же, сказав: «воссел одесную престола», снова представляет Его служителем. Итак, каким образом говорит это, если не по совершенному снисхождению к слушателям, и смешивая уничиженное с высоким? А некоторые поняли: «святым служитель», т.е. освященным Им людям. Ибо, говорит (ап. Павел, – Прим. пер.), Он – наш Первосвященник.

Здесь ободряет уверовавших иудеев. Ибо так как, вероятно, они недоумевали, говоря: мы не имеем такой скинии, то вот, говорит, более великая скиния и истинная – само небо. Ибо ветхозаветная скиния была образом этой: и ту водрузил человек, или Веселеил (Исх.31:2), или Моисей, эту же – Бог. Здесь же заметь, согласно святому Иоанну Златоусту, что небо и не движется, и не шаровидно: ибо выражение: «воздвиг» исключает и то и другое.

Так как сказал: «воссел» (Евр.8:1), то, чтобы ты не счел за обман, что он назвал Его священником, говорит, что хотя и воссел, однако оттого не перестал быть Первосвященником; ибо все, что свойственно первосвященникам, Он имеет, и как те приносят жертвы, так и Он принес Самого Себя в жертву. Восседать одесную – принадлежит достоинству Его, первосвященство же есть дело великого человеколюбия. И кроме того, так как некоторые спрашивали, для чего Он умер, если действительно был Сыном и вечен, то разрешает это недоумение и говорит: так как Он был Священником, а священник не бывает без жертвы, то «нужно было, чтобы и Сей также имел, что принести». Этим же было не что иное, как тело Его Самого. Итак, Ему необходимо было умереть. Между «даром» и «жертвами», по точному смыслу, есть различие. Ибо жертвами бывают приношения кровные и мясные, или точнее – все, что сжигается огнем. Ибо слово θυσία – жертва происходит собственно от слова θύεσθαι, то есть быть сжигаемым. Дары же, как например плоды и тому подобное, – бескровны и не сжигаемы. Однако в Писании и то и другое употребляется безразлично, как например: «И призрел Господь на Авеля и на дар его», хотя дар был именно от первородных овец, «а на Каина и на дар его не призрел», хотя дар был от плодов земли (Быт.4:3–5). Если же кто попытается примирить это пустыми рассуждениями, которые мы и сами слышали, то я все-таки не вижу, как он освободит себя от упрека в невнимательном чтении Писаний. Ибо часто и в иных местах это употребляется безразлично, и я мог бы привести бесчисленное множество мест, если бы не считал это необязательным. Однако нам будет довольно и того, что сам апостол далее назвал вообще дарами все приносимое в жертву. Вот послушай.

Еще подтверждает то, что хотя не на земле имеет скинию, но на небе, однако, от этого нет препятствий к тому, чтобы быть священником. И заметь мудрость. На основании чего кто-нибудь особенно мог бы утверждать, что Он не священник, разумею, конечно, то, что Он не имеет места на земле, где священствовал, – на основании этого сам наиболее утверждает, что Он – Священник, и говорит, что по тому самому Он – Священник, что Он не имел места на земле. «Если бы Он оставался на земле, то не был бы и священником». Ибо были иные на земле священники, и это обстоятельство казалось бы опровержением. Теперь же, имея местом – небо, и вознесши туда собственное тело, там Он ходатайствует за нас пред Отцом. Отсюда, так как Он на небе, то поэтому Он по преимуществу Священник.

Здесь показывает преимущество священства Христова, называя ветхозаветное священство «образом и тенью», наше же – небесным. Ибо когда ничего земного, напротив, духовное все, что в таинствах, где ангельские гимны, где ключи Царствия Небесного, и отпущение грехов, и снова связывание; когда жительство наше на небесах, то каким образом может не быть небесным наше священство? Посему этому небесному священству служило прообразом и примером, то есть темным образчиком и как бы теневым очертанием, – то, что в Ветхом Завете было открыто Моисею.

Так как то, что мы видим глазами, мы скорее постигаем, чем то, что узнаем чрез слух, то поэтому Бог «показал» Моисею все, не только устройство скинии, но и то, что касается жертв и всего служения.

Это вытекает из той именно мысли: «если бы Он оставался на земле, то не был бы и священником». Ныне же, говорит, не будучи на земле, но небо имея местом священнодействия, Он получил лучшее служение, то есть служение Его не таково, какое свойственно земным первосвященникам, но небесное, так как местом совершения его служит небо.

Возвысив священство Христово по месту, и по священнику, и по жертве, таким же открыто выставляет его и по завету. И хотя прежде сказал, что Ветхий Завет был немощен и не полезен, по причине младенчества слушателей, но он скоро прекратил об этом речь. Теперь он долго задерживается на рассуждении об этом, и показывает, что Новый Завет лучше того, то есть Евангелие, ходатай и дарователь его есть Христос; ибо Сам Он сделался для нас служителем Евангелия, «приняв образ раба», как Моисей есть посредник закона.

Предлагает то, что особенно ободряло верующих из иудеев, именно, что обетования нашего завета – лучшие обетования. Ибо не блага земные, и не блага в потомстве и не многочадие, но Царство Небесное обещано соблюдающим Евангелие. Итак, не будьте малодушны: обетования Евангелия лучше; неразумно унывать тем, кто имеет лучшее.

Замечай порядок. Сказал, что завет Христов лучше Ветхого. А откуда это видно? Из того, говорит, что «утвержден на лучших обетованиях». Ведь, если обетования и воздаяния лучше, то совершенно ясно, что и завет лучше, и заповеди божественнее. Откуда же видно, что обетования лучше? Из того, говорит, что тот был отменен, а этот был введен вместо него. Ибо Новый Завет потому имеет превосходство, что он лучше и совершеннее. «Если бы первый завет был без недостатка», то есть если бы он делал людей непорочными, то не был бы введен второй завет. Как мы обыкновенно говорим: дом не без недостатков, вместо того, чтобы сказать: он приходит в упадок, ветшает; так и о Ветхом Завете сказал, что он не был без недостатка, не как дурной, но как не имевший силы сделать людей лучшими, как данный младенцам.

Не сказал: укоряя его, то есть завет, но «укоряя их», то есть иудеев, которые не могли совершенствоваться чрез заповеди закона.

Здесь более ясно показывает, что Ветхий Завет отменен. Ибо вводит Бога, чрез Иеремию говорящего, что «заключу... новый завет» (Иер.31:31–34), то есть совершенно новый: не так, как понимают евреи, что Ездра обновил Писание. Ибо Писание не стало новым, но осталось древним, хотя и было им восстановлено.

Чтобы кто-нибудь не подумал, что отменяется тот завет, который был заключен с Авраамом, присоединил: «в то время, когда взял их за руку». Ибо, говорит, Я желаю отменить завет, о котором говорится в книге Исход, завет, данный на горе Синае отцам вашим, слившим тельца, тогда как именно завет с Авраамом во Христе получил исполнение. Ибо «благословятся», говорит, «в семени твоем все народы» (Быт.22:18), то есть во Христе.

Видишь ли, что начало зла от нас. «Они», говорит, «не пребыли», а потому «Я пренебрег их». Напротив, блага и благодеяния получают начало от Него. Как бы оправдываясь, приводит причину, по которой Он оставляет их, именно за их непостоянство.

«После тех дней»: каких же? Одни говорят, что это дни исхода, когда был дан Моисеев закон. А мне кажется, что он говорит о тех днях, о которых сказал выше: «се, дние грядут». Таким образом, после того, как пройдут те дни, Я положу такой завет, о чем услышишь далее.

Пусть покажет это иудей, когда он получил неписаный закон. Ибо и после возвращения из Вавилона, он дан был Ездрой письменно. Апостолы же ничего не получили письменно, но приняли в свои сердца закон Духа. Посему и Христос сказал: «Утешитель... научит вас всему и напомнит вам все» (Ср. Ин.14:26).

Это совершено было чрез Евангелие. Ибо те, которые прежде служили идолам, ныне, признав истинного Бога, стали Его народом.

Научением называет здесь наставление, сопровождающееся трудом. Ибо вот, мы видим, что нам нужно очень много слов для здравомыслящих, чтобы убедить их веровать во Христа. Так как закон иудейский содержался в одном углу вселенной, то немногие знали его: глас же апостолов распространился по всей земле (Пс.18:5). И кроме того, так как Бог жил на земле во плоти, и так как Он обожествил нашу природу чрез восприятие, то Он и возжег в душах всех свет истинного Богопознания, и благодатью была как бы вложена в человеческую природу некоторая способность к истинному познанию Бога.

Омывая нас чрез крещение от нечистоты прежних грехов, Он уже более не воспоминает о них, как прежде смытых.

Изъясняет пророческое выражение, и говорит, что то самое, что он назвал этот завет совершенно новым, служит указанием, что первый, наконец, оказывается ветхим.

Получив уверенность от пророка, касается, наконец, закона, показывая, что ныне процветает наш завет. Таким образом, из пророческого выражения он взял имя «ветхого», от себя присоединил имя обветшалости, и далее с необходимостью сделал вывод, что «уничтожение» неизбежно для закона, как бы так говоря: не случайно Новый Завет упразднил Ветхий, но вследствие ветхости, устарелости его, то есть в силу того, что он Ветхий, т.е. «немощен и неполезен», как и в другом месте говорит: «закон, ослабленный плотию, был бессилен» (Рим.8:3).

«Глава же о глаголемых: такова имамы Первосвященника, Иже седе одесную престола величествия на небесех» , «святым служитель и скинии истинней, юже водрузи Господь, а не человек» . Наибольшую честь Апостол отложил напоследок и сказал, что Он сидит «одесную престола величествия» . Как предок священников Аарон, первый приявший сан первосвященства, со страхом и трепетом входил в скинию Божию, так Христос имеет седение одесную. Присовокупил же Апостол название: «служитель» , потому что ведет речь о Первосвященнике. Ибо какое совершает служение, однажды принесши Самого Себя и не принося уже другой жертвы? Да и как возможно одному и тому же вместе и восседать, и служить? Разве кто назовет служением спасение людей, которое совершает Владыка Христос. А «скиниею» назвал Апостол небо, где Христос, будучи создателем оного, по слову Апостола, служит как человек.

«Всяк бо первосвященник, во еже приносити дары же и жертвы, поставляемь бывает: темже потреба имети что и Сему, еже принесет» . Первосвященнику свойственно «приносити дары» Богу всяческих. Посему-то Единородный, вочеловечившись и восприяв на Себя наше естество, его-то и принес за нас.

«Аще бы бо был на земли, не бы был священник, сущым священником приносящым по закону дары» , «иже образу и стени служат небесных» . Это Апостол сказал в оправдание закона, научая, что не осуждает закон, но признает, что и он досточтим, как служащий прообразом небесного. Поэтому-то сказал, что излишне было называть Христа Священником, пока жил на земле, когда подзаконное служение исполняли священники по закону. Посему если священство подзаконное прияло конец и Первосвященник по чину Мелхиседекову принес жертву и другие жертвы соделал ненужными, то для чего же священники Нового Завета совершают таинственное служение? Но для обучившихся Божественному явно, что не иную какую приносим жертву, но творим воспоминание оной единой и спасительной жертвы. Ибо сие повелел нам Сам Владыка: «Сие творите в Мое воспоминание» (Лк. 22, 19), чтобы при воззрении на образ воспоминали мы понесенные за нас страдания, возгорались любовию к Благодетелю и ожидали вкушения будущих благ. Божественный же Апостол, служение подзаконное назвав «стению небесных» , подтверждает слово свое свидетельством Писания.

Якоже глаголано бысть Моисею, хотящу coтвopити скинию: "виждь , – рече, – сотвориши вся по образу показанному ти на горе» (Исх. 25, 40). Бог, показав Моисею на горе некоторые очертания, повелел приготовить нечто подобное им. Следовательно, ветхозаветное служит образом небесного. Сие и присовокупляет Апостол.

«Ныне же лучшее улучи служение, по елику лучшаго завета есть Ходатай, иже на лучших обетованию: узаконися» . Апостол вкратце показал превосходство. Ибо с Ветхим Заветом сопряжены были телесные обетования: «земля кипящая медом и млеком» (Исх. 3, 17), земля маслин «и виноградов» (Ис. 36, 17), множество детей и подобное сему, а с Новым Заветом – вечная жизнь и Небесное Царство. Так показав, что священство по чину Мелхиседекову превосходнее левитского, Апостол открыто уже вступает в борьбу за Новый Завет.

«Аще бо бы первая» скиния «непорочна была, не бы» второй «искалося место» . Слово «непорочна» Апостол употребил вместо: совершенна, то есть достаточна к совершенству; пользующихся ею делала непорочными. Поскольку же сего достаточно было к поражению державшихся подзаконного образа жизни, то во свидетельство сказанного призывает пророка Иеремию и говорит:

«Укоряя бо их глаголет: се, дние грядут, глаголет Господь, и совершу на дом Исраилев и на дом Иудов завет нов» , «не по завету, егоже завещах» «отцем их в день, в оньже емшу Ми их за руку, извести их от земли египетския: зане тии не пребыша в завете Моем, и Аз нерадих о них, глаголет Господь» . «Яко сей завет, егоже завещаю дому Исраилеву по онех днех, глаголет Господь, дая законы Моя в мысли их, и на сердцах их напишу их, и буду им Бог, и тии будут Мне людие» . «И не имать научити кийждо искренняго своего, и кийждо брата своего, глаголя: познай Господа: яко вси уведят Мя от мала даже и до велика их» , «зане милостив буду неправдам их и грехов их и беззаконий их не имам помянути ктому» (Иер. 31, 31–34). Произнеся сие свидетельство, Апостол весьма чудно и кратко отвергает закон и говорит:

«Внегда же глаголет нов, обветши перваго: а обветшавающее и состаревающееся близ есть истления» . Закон приноровлен к смертным людям; а Новый Завет обещает нам вечную жизнь. Посему справедливо тот закон состарился, а этот всегда пребывает новым, как сопряженный с нестареющимися веками. Сие-то и означало пророчество: «не имать научити кийждо искренняго своего, и кийждо брата своего, глаголя: познай Господа: яко вси уведят Мя от мала даже и до велика их» . А это не в настоящей жизни совершается, но будет в той жизни, ибо здесь обложенные еще мглою неверия там узрят истину: «и возрыдают» , по слову Божию (Ин.16:20). Поскольку же Апостол в изъясненном пред сим подзаконное служение назвал «стению небесных» , то продолжает сию речь.