Глава 3

Итак, воодушевленный уже более горячим усердием, он получает вторичное повеление идти в Ниневию и провозгласить туже самую проповедь, которая сказана была ему в начале, а именно: «яко взыде вопль злобы его ко мне» (Ион. 1, 2). Я уже сказал о том, что относится ко Христу, но буду говорить об этом опять, нисколько не тяготясь этим, как написано: «таяжде бо глаголати вам, мне убо неленостно, вам же твердо» (Флп. 3, 1). Итак мы найдем, что Христос пред честным крестом как бы еще медлил исполнить свое дело, говорю, и язычникам предложить проповедь евангельских учений. О сем весьма ясно говорит Он: «несть послан, токмо ко овцам погибшим дому Исраилева» (Матф. 15, 24) и своим святым ученикам Он заповедывал: «на путь языков не идите» и след. (Матф. 10, 5). Но он был «в сердцы земли три дни и три нощи» (Матф. 12, 40); он пришел «на источники моря, в следах... бездны ходил» (Иов. 38, 16); "понре... (погрузился) как бы в расселины гор и сниде в землю, еяже вереи ея заклепи вечнии» (Ион. 2, 6–7). Потом расхитив ад и проповедав находившимся там духам и отворив остававшияся недвижимыми врата ада, Он опять возвратился к жизни. Возникла, освободясь от тления, жизнь Его и тогда Он явился в саду прежде других ищущим Его женщинам; потом сказав им: «радуйтесь», повелел возвестить святым ученикам, что Он предваряет их в Галилее (Матф. 28, 7–9). Тогда, наконец, язычникам возвещено было слово Его чрез блаженных апостолов. Тогда заблудшим проповеда «пo проповеди преждней» (Ион. 3, 2): ибо не иными заповедями воспитывал Он Израиля прежде смерти Своей, и не иными – язычников после нея; но одно для всех Евангелие, и совершенно одинаковы знания божественных учеников, – и не одно у тех, которые призваны чрез веру во освящение из Израиля, а другое у нас, призванных из язычников.

Пророк отправляется в путь и одушевившись горячим усердием, выходит на дело. Повинуясь божественному повелению, он отважно входит в иноплеменную Ниневию, город обширный и занимающий такое большое пространсгво, что требовалось три дня пути, если бы кто хотел обойти его кругом; он проходит чрез него в один день, или, как думают другие, путешествуя по нему впродолжении одного дня, он возвещал божественное определение. Удивительным конечно явлением был (для Ниневитян) пророк, муж еврейский, пришедший из иной страны, и вероятно никому из здешних жителей неизвестный, шествующий по средине города, восклицая и говоря: «еще три дни, и Ниневиа превратится» (Ион. 3, 4). Обрати здесь внимание и тщательно рассмотри следующее обстоятельство: Бог всяческих повелел проповедывать о Ниневии: «яко взыде вопль злобы ея ко Мне» (Ион. 1, 2); Пророк же, находясь в ней, говорит: «еще три дни, и Ниневия превратится» (Ион. 3, 4). Что же мы скажем на это? не произносил ли он ложь, и не говорил ли от собственного сердца, а не от уст Господа, как думают некоторые? He скажем этого, напротив, мы утверждаем, что пророки часто указывают на способ своего посольства. Что Господь говорил ему: «востани, и иди в Ниневию, и проповеждь в ней, яко взыде вопль злобы ея ко Мне» (Ион. 1, 2), – об этом мы ясно слышали тотчас в начале пророчества; a чтобы и сам Пророк говорил что-либо Богу, – об этом мы не знаем. Но впоследствии мы найдем его говорящим так: «о Господи, не сия ли убо словеса моя» и дал. (Ион. 4, 2). He видишь ли, что здесь весьма многое пройдено молчанием и сказано Богом тайно, равно как и устами пророка к Богу? Итак словам святых следует усвоять истину: ибо никак не могут говорить ложь те, которые в изобилии обладают Духом истины.

Выразительно изречение: уверовали, говорит, жители Ниневии, то есть, города, всегда отличавшегося всевозможными гнусностями. В них было великое и несчетное множество идолов, и многочисленные капища, и распространены были тайные искусства. Так у них были в почете волшебства и лжепророчества, премудрым считался устремлявший любопытные взоры к звездам и достигал наивысшей степени славы тот, кто был удобопреклонен ко всякого рода гнусностям. Но Богу они поверили все от мала до велика, то есть, знатные и незнатные, вельможи и люди низкого происхождения, в роскоши богатства и страдающие под бременем нужды. Одна у всех была забота – оказать повиновение словам Пророка. Явление это весьма удивительно и служит в великую похвалу уверовавшим; ибо они тотчас же с готовностью подчиняются человеку, призывающему их к исправлению в будущем, и изнеженную свою выю преклоняют пред божественными глаголами, и это по призыву к покаянию иноплеменника и одного человека, и прежде неведанного им. Так поступили Ниневитяне. А неразумный Израиль не повинуется закону, смеется над Моисеем, ни во что ставит слова Пророков: но зачем говорю я об этом? Он сделался даже убийцею Господа, не повиновался Самому Христу. Итак состояние Ниневитян было лучше, (чем Израильтян) и это подтвердил Бог всяческих, негде так говоря Иезекиилю: «сыне человечь, иди и вниди в дом Исраилев..., не к людем... иноязычным, ни тяжким языком сущым..., аще же и к тацем послал бых тя, то и тии послушали быша тебе: а дом Исраилев не восхощет послушати тебе..., яко... непокориви суть и жестокосерди» (Иез. 3, 4–7). Да, люди иноязычные, глубокоиспорченные и легкомысленные, то есть, Ниневитяне оказали почтение пророчеству и немедленно пришли к сознанию необходимости покаяния; а строптивый Израиль не оказал почтения даже самому Владыке закона и пророков.

Еще больше усиливает похвалу послушанию и еще больше удивляется готовности к повиновению призванных к покаянию. Как скоро дошли до слуха их слова Пророка, – тогда и сам удостоенный скиптра и увенчанный высшими почестями, оставляет царский трон и сбросив с себя приличествующия ему одежды и сняв с себя багряницу, облекся во вретище, то есть, был в скорбных одеждах. Возседши же на пепле, он этим сам и другим дал указание на то, что необходимо и отказаться от пищи и, умилостивляя Бога непрестанными мольбами, просить у Него помилования. Очень мудрыми оказались Ниневитяне и в том отношении, что они посредством поста все вместе старались отвратить беззаконие. Подлинно это был истинный и беспорочный образ покаяния. Но поскольку Израиль, не имея надлежащей опытности в этом, держал некогда весьма неразумный и нечистый пост, то Бог повелел Пророку – возвышенным голосом возвестить им: «не таковаго... поста Аз избрах, глаголет Господь», и тотчас присовокупляет, по какой причине Он указал на это: «во дни бо пощений ваших обретаете воли ваша, и вся подручная ваша томите; ...в судех и сварех поститеся и биете пястьми смиренного» (Ис. 58, 3–4, 6). Итак, Ниневитяне оказались лучшими, совершая Богу чистый и непорочный пост. Об этом засвидетельствовало Священное Писание, говоря: «и возвратися кийждо от пути своего лукаваго, и от неправды сущия в руках их» (Ион. 3, 8). Этот поступок проникнут мудростью и благоразумием. Они уверовали, что «раскается... Бог» (Ион. 3, 9) и прекратит гнев Свой. «Раскается» (μετανοήοει) говорит вместо: «восхощет» (βουλήσεται). Если Он увидит, что они от зла перешли к добру, то и Сам обратится к весьма вожделенному для Него миру и человеколюбию; ибо Он благ по природе. Впрочем, на согрешающих Он налагает наказания и на обнаруживающих неудержимую наклонность к своеволию посылает гнев Свой, который подобно узде отлично удерживает их и приводит к покорности. Обрати внимание на то, что говорят Ниневитяне: «кто весть, аще раскается Бог и обратится от гнева ярости Своея, и не погибнем?» (Ион. 3, 9). Мудрый же Израиль, воспитанный законом, не возвышается до понимания того, что благ и кроток Господь, ибо они несмысленные говорили: «прелести наша и беззакония наша в нас суть, и мы в них таем, и како нам живым быти?» (Иез. 33, 10). Но услышали Бога, ясно говорящего: «обращением обратитеся от пути вашего злаго: и вскую умираете, доме Исраилев?» (Иез. 33, 11). Так и поступили Ниневитяне, обращением к лучшему отвращая угрожающий им гнев, причем постановили, чтобы вместе с людьми страдали и скоты, лишенные пищи и питья и вынужденные как бы плакать. Сделано это было уже сверх того, что требовалось, так как это не было необходимо и Бог не желал страдания животных; но Писание указало на это, чтоб поставить на вид необычайность раскаяния Ниневитян. Знаю, что некоторые краснеют при этом и говорят, что под скотами разумеются наинеразумнейшие между людьми. Слова эти справедливы и были бы по временам уместны, если бы кем-либо были понимаемы таким образом. Но смыслу объясняемых слов конечно соответствует и та мысль, что определением страдания даже животных указывается на высшую степень покаяния.

Господь скор на милость и спасет раскаявающихся; Он тотчас прощает им прежния вины с прекращением у них греха, и Сам оставляет Свой гнев и начинает промышлять об их благе. Когда Он видит, что они обратились к добру, то и Он переходит к кротости, отлагает погибель и удостоивает прощения; ибо Он совершенно справедливо говорит: «и вскую умираете, доме Исраилев, глаголет Господь. Понеже не хощу смерти... умирающего..., но еже обратитися ему от пути своего и жити души его» (Иез. 18, 31–32). Когда же говорит «о зле» (Ион. 3, 10), то разумей не нравственную нечистоту, но гнев, причиняющий страдания: ибо любя добродетель, Бог нам не делает зла.

Когда Бог оказал милосердие тем, которые покаянием предотвратили последствия гнева (божественного), и когда истек назначенный срок, после которого должно было совершиться предвозвещенное, а между тем ничего из предсказанного не сбылось; тогда пророк очень опечалился не потому, что город избежал погибели (ибо это свойственно только злому завистнику и меньше всего свойственно святому), но потому, что он казался каким-то лжецом и пустословом, напрасно устрашавшим их и говорившим от своего мышления, а совсем не от уст Божиих, по написанному. Но некоторые думают, что пророк опечалился по каким-нибудь другим не указанным (в библейском тексте) соображениям. После того, как он, говорят, узнал, что Израиль, с призванием стада язычников, совершенно утратит упование на Бога, то, как будто бы уже настало такое время, он пришел в великую скорбь и опечалился о своих единоплеменниках, как бы уже о погибших. Но он сам не дозволяет так понимать это, выразительно говоря, что он убежал в Фарсис (но был пойман укоснивший исполнить посольство) вследствие ясного знания о том, что Он «милостив... и щедр... и каяйся о злобах» (Ион. 4, 2). Поскольку же ты, говорит, таков, то как-же Ты повелел мне всуе проповедывать им об (угрожающей) погибели? И, как человек, он малодушествует, утверждая, что он говорил эти самые слова и в земле Иудейской, – уже просит себе смерти и как-бы произносит несправедливое осуждение против Промысла. А это – дело опасное и недостойное святой души. Ведь (если ни один благоразумный человек врачей тела не может упрекнуть за то, что они изменяют лекарства сообразно с свойствами ран; то как-же можно осудить всеведущего Бога, Который изобретает врачевание, всегда соответствующее состоянию наших душ и поистине самое полезное? Да, Он есть врач душ, укрощающий неистовство наших страстей то страданиями, то напротив благами милосердия.

He допускает, чтобы дух Пророка был подавлен унынием, но как бы поддерживает его ослабевшего. Но хотя Он и очень милосерд, однакоже благополезно обличает Пророка в том, что он опечалился; ибо, думаю, не на что иное не может указывать то, что (Бог) спрашивает (Пророка) и говорит: «аще зело опечалился еси ты?» (Ион. 4, 4). Он как бы делает упрек опечалившемуся и не понимающему цели определений божественных. Когда уже миновались дни, по прошествии которых должно было бы придти в исполнение предвозвещенное, а между тем гнев (божественный) еще не обнаруживал своего действия, тогда он понял, что Бог умилосердился над ними; впрочем он не совсем еще потерял надежду, но думает, что хотя и дана отсрочка наказания тем, которые решились раскаяться; но все же непременно подвергнутся каким-либо карам гнева те, которые при покаянии не обнаружили скорби, равносильной их грехам; ибо какую пользу может принести трехдневный подвиг погрязшим во всяком беззаконии и поверженным в столь ужасные прегрешения? Так, по всей вероятности, помышляя в себе, Пророк удаляется из города и остается посмотреть, что будет с ними. Он ожидал, что город или разрушится вследствие землетрясения, или сожжен будет огнем подобно Содому. Спешно устрояется приют его и сооружается шатер.

Бог дает повеление тыкве таким же опять способом, как и киту, то есть мановением и желанием. И тотчас выростает прекрасная и пышная тыква и (своими листьями) скоро покрыла весь шалаш, к радости (пророка) подобно роще распространив много тени. Пророк же сильно радуется о ней и поистине ликовал как бы по случаю великого события Из этого ты можешь видеть свойственную ему простоту и искренность души. С одной стороны он «опечалися... печалию великою» (Ион. 4,1) от того, что не сбылось предсказанное им, а с другой – «возрадовася... радостью великою» (Ион. 4,6) ради зелени и растения.

Невинное сердце очень восприимчиво к скорбям и радостям. Ты увидишь справедливость этих слов, если обратишь внимание на нравы детей, которые часто грустят по пустякам и сильно плачут из-за малостей. Напротив иногда очарованные чем нибудь ничтожным они приходят в восторг и вдруг переходят от печали к радости. Как между человеческими телами те, которые обыкновенно не отличаются крепостью, легко подвергаются падению, при каком нибудь толчке, хотябы кто нибудь сделал его не очень сильно, а прикоснулся как бы самой нежной рукой, так и безхитростное сердце легко отдается всему тому, что способно тронуть его или даже опечалить.

Червем ранним называют гусеницу потому, что она получает начало своего бытия из росы, падающей пред восходом солнца. Бог повелевает ей, а также и знойному ветру, что должно понимать в том же смысле, в каком Он дает повеления и самой тыкве и киту. И вот неожиданно она (тыква) засыхает, а жгучий ветер сильно поражает его, и солнце посылает на томящегося зной, найдя его лишенным тени, отчего еще больше усиливалась его скорбь, и он дошел уже до такого малодушия, что самая смерть сделалась для него весьма желанною.

Замечай опять, что Бог всяческих по безмерному человеколюбию как бы играет с невинными душами святых и в нежной любви нисколько не уступает родителям. Когда тыква дает ему тень, Пророк чрезмерно радуется о ней. После же сего, по устроению Промысла, гусеница причиняет вред и жгучий ветер поражает его, показывая, что и тень была весьма полезна и необходима ему, дабы он печалился еще больше, лишившись чего-либо лучшего. Потом сильно опечалившись из-за малости, говорю, из-за тыквы, он уже не обвинит божественное человеколюбие, если оно решит оказать пощаду и милосердие знаменитейшим городам и наполненным безчисленным множеством жителей. Посему весьма искусно предлагает ему вопрос: «зело ли опечалился еси ты» – и это из-за овощного растения. Он же сознается в этом и это наконец было средством защиты для человеколюбиваго Бога.

О несравненное и непостижимое милосердие! Какое слово достаточно будет для прославления его? и какими устами мы можем вознести благодарственные песни Милосердому и Благому, ибо Он удаляет «от нас беззакония наша» и далее (Псал. 102, 12). Смотри, как Он показывает, что Иона опечалился не во время и о чем не следовало, между тем, как святому надлежало бы восхвалять и прославлять Владыку. Если ты, говорит, опечалился, или лучше доведен был до крайней скорби тем, что у тебя засохло тыквенное растение, которое как выросло в одну ночь, так и погибло, то как же я мог бы не пожалеть многолюдного города, в котором находится больше ста двадцати тысяч людей, не имеющих возможности, от времени и возраста распознать, которая у них правая и которая левая рука? Ведь этого еще не различают младенцы, которым, как ни в чем не согрешившим, и следовало прежде других оказать человеколюбие. В самом деле, не распознающий еще своих рук какими мог бы быть обременен прегрешениями? Если же Он называет и животных и удостоивает их сожаления; то и это делает вследствие великой Своей благости. Ведь если «праведник милует души скотов своих» (Прит. 12, 10), – и это служит в похвалу ему, – то что же удивительного, если и Сам Бог всяческих и к ним питает жалость и сострадание?

Так Христос спас всех, дав Себя в искупление за малаго и великого, мудрого и не мудрого, богатаго и бедного, Иудея и Еллина. Ему по справедливости можно сказать: «человеки и скоты спасеши Господи. Якo умножил еси милость Твою, Боже: сынове же человечестии в крове крилу Твоею надеятися имут» (Псал. 35, 7–8).